Цветы Персефоны

Но в этот раз все по-другому. Арес был богом, и не просто богом; не второстепенным божком или одним из тех чудовищ, порожденных тщеславием какого-то мифического ничтожества, не зверским демоном, рожденным в бредовом безумии, а настоящим богом, принадлежащим ко второму поколению олимпийцев, считавшимся одним из двенадцати великих мифических божеств Фессалийского царства. Ничего подобного никогда не происходило раньше. По причине, которую Селкаре не мог постичь, изначальная сущность Мифоса и его единство с Геей опасно повредились. Происходило что-то очень серьезное, если такая могущественная сущность, как Арес, решила отвернуться от своих, чтобы уничтожить мир людей и нарушить вселенское равновесие. Он должен был довести свои подозрения до сведения Высших Сущностей и выяснить, что же это такое поражает его мир, пытаясь уничтожить первозданную цель, ради которой он был создан в начале времен. Это при условии, что он сможет выйти победителем из этой битвы, ибо, будучи духом битвы, Арес наслаждался сражениями, убийствами и кровопролитием, безупречно владея боевыми искусствами, хитростями и секретами. И Гераклу было трудно превозмочь своего сводного брата.

Ведь Арес был сыном Зевса и Геры. В жилах профессора и Повелителя Войны текла кровь одного и того же родителя. У них был общий отец, но разные взгляды.

Поединок стал более напряженным. Клинки перестали плавиться в неукротимом танце звуков и искр. Силы были равны. Кружа друг вокруг друга в центре Парфенона, они взвешивали свои шансы на победу, выискивая слабые места противника.

– Ты думаешь, эти люди могут что-то сделать против моих мифийцев, брат?

 – дерзко спросил Арес, вертя меч в руке так ловко, что закаленное стальное лезвие рассекло воздух леденящим металлическим свистом.

Селкаре молчал.

– Ответь мне, Геракл, неужели ты думаешь, что твои хитрости могут победить Владыку Войны? – выплюнул деспотичный бог разрушения.

Профессор ответил ему вопросом:

– Почему ты предал нас?

– И ты смеешь спрашивать об этом, дорогой младший брат? Ты дурак, если не догадался. – Брызнувшая с его губ слюна разъедала мраморный пол, едва коснувшись его. – Ты разочаровал меня, Геракл. Я думал, ты умнее. Алоады[102] унизили меня, заключили в бронзовый сосуд на тринадцать месяцев, Афина постоянно смеялась надо мной, меня презирал собственный отец, Зевс. Мои дети убиты, а моя любовь унижена теми, кого мы называем Высшими Сущностями. И ты спрашиваешь меня почему? – Он взмахнул мечом в поразительном выпаде, который Геракл отразил с гримасой на лице.

Буря не прекращалась. Молния расколола тьму и осветила клубящиеся облака над их головами, в каждом движении которых виднелись силуэты демонических существ, стремящихся прорваться к дверям Афины, все еще запертым одним из двух ключей.

– Дай мне Кинжал Аида, Геракл, и все будет кончено. – Арес протянул руку в кожаной перчатке, усеянной металлическими вставками. – Ты воссядешь рядом со мной, по правую руку от меня, на горе Олимп, и вся вселенная будет нашей… Твоей и моей. Давай разделим ее, брат.

Геракл замешкался.

Арес изменил стратегию. Умоляя, он попросил его предать то, что он защищал веками, в обмен на абсолютную власть. Селкаре испытывал жалость к этому божеству, отвергнутому остальными богами, ненавидимому мифийцами и людьми. Возможно, в Мифосе не было большей болезни, чем ненависть, месть и обида, которая живет в сердцах многих людей. А от нее есть только одно лекарство.

Геракл расстегнул рубашку. На его шее, на толстой цепи из золотых звеньев, висел Кинжал Аида. Глаза бога войны засветились огнем. Пальцы задрожали. Это не может быть так просто, подумал он.

– Вот Кинжал Аида, кинжал бога Тартара, мужа Персефоны и брата Зевса, нашего отца.

– Да! Дай мне его, Геракл! Отдай мне, и я одарю тебя славой! – грохотал Арес, поднимая метели, развязывая бури, наслаждаясь победой.

– …и он так близко, что ты сам можешь его забрать, – сухо заключил Хранитель Мифоса.

Арес, поняв, что Геракл смеется над ним, испустил злобный крик и в гневе сжал пальцы левой руки. Когда он это сделал, Парфенон содрогнулся. Колонны закручивались и скрипели; мрамор трескался. Часть фризов упала на землю, разлетевшись на куски, а главный фронтон раскололся на две части. Десятки вспышек молний пронзили афинское небо и гремели всю ночь. Силы природы повиновались своему сводному брату, и у Геракла на мгновение возникло ощущение, что, возможно, он переборщил с иронией и недооценил его силу.

Очередная вспышка угасла, лицо Ареса изменилось. Его челюсти теперь стали более рельефными, а скулы более подчеркнутыми, что придавало ему еще более свирепый вид. Зловещий невидимый ореол покрывал его тело, превращая капли дождя в пар еще до того, как они долетали до него, ужасные глаза, словно вулканы, в ярости извергали лаву.

– Да будет так, как ты решил, – говорил сам Парфенон, звук эхом отдавался в ушах Геракла, каждый камень Акрополя повиновался приказам своего будущего хозяина, Повелителя Войны Ареса.