Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Побродив немного по «Башне согласия в знатности», отправляюсь в обратный путь. Почти стемнело. И тут пришлось вспомнить, что я нахожусь на высоте почти 3 тыс. м над уровнем моря. Стремительно надвигался ночной холод, а у меня никакой теплой одежды. Дощатые стены моей комнаты с принятым в этих местах окном-жалюзи удержать тепло никак не смогли бы. Спас кондиционер, который мог работать на обогрев. Благодаря ему благополучно переночевал.

На следующее утро иду к другой земляной башне, именуемой «Башней чувств, уносящихся далеко». Она круглая, имеет четыре этажа, построена в 1909 г. и хорошо сохранилась. Над входом в здание висит эмблема Великого Предела и Восьми Триграмм: указатели некоего универсального – всецело внутреннего и переменчивого – метапространства, доступного восприятию разве что немногих мудрецов. В этом вся соль китайского мировосприятия: мы слепы в своей прельщенности внешним миром, мы видим иллюзорное и не замечаем подлинного, мы должны разучиться видеть мир. Но подлинное не существует где-то отдельно от иллюзии, иначе оно тоже было бы иллюзорным. Подлинное – это «превращения иллюзии», неуклонное уклонение от всего наличного и данного. Оно, кажется, и вправду требует, чтобы «чувства уносились далеко».

Собственно, башня и спланирована по образцу Восьми Триграмм. Ее круглая форма делает ее внутреннее пространство еще более компактным, энергетически насыщенным, тем более что в башне имеются в общей сложности четыре концентрических кольца. Узкие лестницы, ведущие наверх, разбивают жилое пространство на одинаковые сегменты. Парни из местных за пятерку пускают посетителей на верхние этажи. В центре родовой храм, обнесенный круглой стеной. Принцип «небесного колодца» строго выдерживается и здесь: пятачок в центре первого этажа, средоточие жилого пространства, открыт небесам. За ним клановый алтарь, по обеим сторонам колодцы, при храме – столы, за которыми собираются старейшины. Лотки с чаем, сувенирами, игрушками. Жители башни тоже почему-то все носят фамилию Цзянь. Они не хакка, и вообще, как я заметил, хакка и коренные жители теперь всюду живут вперемешку.

Но у меня мало времени: в половине первого отходит мой автобус до Чжанчжоу. На обратном пути в гостиницу неожиданно становлюсь свидетелем даосского молебна при маленьком деревенском храме. Даос с высоким пучком волос на голове облачился при мне в красный халат с драконами и цветами, зажег благовонные палочки и стал почти беззвучно читать заклинания перед импровизированным алтарем, время от времени степенно вращаясь с тремя курительными палочками в руках. Ему помогал оркестр из барабана, гонга и писклявой дудки. Рядом с зажженными палочками в руках стояли немного смущенные заказчики молебна. Позади них рабочие готовили сцену для театрального представления. Не стал дожидаться окончания длинного обряда и напоследок обошел деревню, обнаружив в ней несколько полузаброшенных храмов, охраняемых бездомными собаками. В половине первого сажусь в автобус, идущий в Чжанчжоу, откуда я должен переехать в город Цюаньчжоу.

Цюаньчжоу и Сямэнь

В Цюаньчжоу я приехал уже в десятом часу вечера. После теплого автобуса ночной холод быстро закрался под мою единственную рубашку. Как-никак январь на улице. Хорошо, что опыт путешественника подсказал мне забронировать гостиницу недалеко от автостанции. Это отель из популярной сети «Семь дней», дешевый, но приемлемый для невзыскательного иностранца. Трясясь от холода и громко спрашивая дорогу у каждого встречного прохожего, бегу в отель. Мне отвечают дружески и, главное, верно. Через несколько минут я уже в теплом холле гостиницы.

На следующее утро выхожу заниматься тайцзицюань. Вокруг городские джунгли, ни одного свободного клочка земли. В конце концов захожу во двор какого-то учреждения и прошу сторожа разрешить мне исполнить свои пассы. Тот с готовностью и даже энтузиазмом соглашается и с любопытством смотрит на меня из своей будки. На обратном пути съедаю клецки «хаоса» (хунь тунь) в компании рабочих с соседней стройки. На меня почти не обращают внимания. В Китае наконец привыкли к иностранцам.

Из-за нехватки денег я решил не ехать на самую известную в городе гору Чистого Источника (Цинъюаньшань), но, когда подошел к автостанции, увидел автобус, отправлявшийся как раз туда. Сел в него и невольно совершил часовую экскурсию по городу. Здесь, как в каждом углу Китая, тоже есть свой преобладающий фенотип – маленький коренастый крепыш. Но вообще-то Цюаньчжоу – такой же бурный и безликий, а потому внушающий тяжелое чувство дежавю, как все китайские города. Среди знающих людей он имеет репутацию города «купеческого» в отличие от «крестьянского» Чжанчжоу. Эта особенность Цюаньчжоу, конечно, не лежит на поверхности. Ее надо распознавать по ряду косвенных признаков – например, по вольности, нестандартности его культурных памятников. Купцы в Китае, как и везде, – люди честолюбивые и романтические. Что-то начудили они в Цюаньчжоу?