Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Ничего не скажешь: сложно переплелись в жизни хакка моменты политические, хозяйственные, культурные, этнические, фольклорные. На Тайване и в Китае за что ни возьмешься, всегда так. А главное – все нити ведут куда-то в темную глубину опыта, в каждом явлении есть некий секрет, какая-то неизъяснимая тонкость. Начинаешь тянуть на себя эти веревочки, украшенные разными бантиками, тянешь, тянешь, и вдруг вылезает рогатая драконья морда, да такая огромная и страшная, что веревочки вываливаются из рук…

Из Тайбэя выехал в компании моего докторанта Джеффа и его друга г-на Е, по происхождению хакка. В Бэйпу нас встретил г-н Пэн Цзожэнь с женой, фигура многопрофильная: он и староста своего квартала, и секретарь местного отделения Демократической прогрессивной партии, ныне снова правящей и мечтающей о независимости Тайваня, и распорядитель родового храма, и большой энтузиаст тайцзицюань. Естественно, сразу завязались и уже до самого конца не прекращались разговоры о достоинствах хакка и перспективах независимости Тайваня.

Сначала поехали в горную усадьбу старых приятелей Джеффа – аборигенов из племени тайя. Усадьба расположена недалеко от бывшего поместья знаменитого гоминдановского военачальника, выходца из Маньчжурии Чжан Сюэляна. В ней теперь принимают туристов. Выложенный булыжниками двор. Двухэтажная деревянная постройка, пахнущая сосной и камфорой. Большие комнаты с несколькими лежанками и гамаками. Рядом еще несколько домиков, террасы, беседки, копия дозорной башни былых времен, загон для птицы, огород. Прекрасные виды на горы и ущелье. Внизу шумит ручей.

Тайя считают себя воинственными и гордыми. Двести раз восставали против японцев. Есть у них свой свод законов, называется «гага». Расспросил о нем хозяйку, все как у других горцев: мужчины должны воевать, женщины занимаются семьей и имеют в ней полную власть.

В зале на втором этаже – выставка работ местных любителей резьбы по дереву. Барельефы и скульптуры, изображающие аборигенов. У тайя не было иконографической традиции. Портреты созданы по фотографиям. Некоторые искусно и трогательно передают эпическое начало в личности, как и положено архаике в искусстве. Наверное, так и создается традиция.

На следующее утро спускаемся с гор и погружаемся в великий азиатский хаос. По азиатским понятиям, в человеческой жизни, как в самой природе и даже в бою (см. «Сунь-цзы»), все должно быть «путано-перепутано», «смешано-перемешано». И, добавлю от себя по-русски, всего должно быть «видимо-невидимо». Город – кишащая толпа и нагромождение хрупких построек: образ эфемерности. Местные храмы – беспорядочное скопление молельных мест, огромных деревьев и валунов, беседок, протоков, прудов с карпами и черепахами… Отчего-то вспомнилась сценка из международной конференции начала 90-х годов, когда иностранцы рванули в Россию, не подозревая о русском бедламе; в зале для регистрации участников среди всеобщей неразберихи красный от жары немец сердито кричит в пустоту: «Keine Organization!» Никакой организации! Верующие с курительными палочками перебегают между павильонами и кланяются кто куда, каждый по-своему. Самое интересное, что они сами плохо представляют – если вообще представляют, – кому поклоняются. Ведь в этом царстве свободного про-ис-течения жизни культы возникают спонтанно, как бы случайно, и их нельзя, да и невозможно «знать». Ритуал в Азии самодостаточен, и притом именно тем, что не дает определений реальности, а только учит понимать, что «в горе нет горы, в водах нет вод…». Здесь главный критерий – практическая польза, и при выборе объекта для поклонения руководствуются кто чем: семейной традицией, личным опытом, народной молвой и проч. Состав богов зыбок и переменчив, ибо отражает пестроту обслуживаемого ими общества. К алтарям общепризнанных богов то и дело прилепляются культы откровенно светского, даже административного характера, например божественного правителя города и каких-то «людей долга», каковыми были члены местной элиты, помогавшие властям. Кстати, кушать эти люди долга хотят каждый день: подношения им положено менять ежедневно. И сами подношения – тоже частенько продукт творчества масс. В храме Бэйпу на одном алтаре стояли импровизированные головы «людей долга» из апельсинов.

Если нельзя определить точно, что существует, а что нет, то в конечном счете неважно, внимает ли тебе божество и есть ли оно вообще. Главное – искренность сердца, в которой, впрочем, нет ничего субъективного. Речь идет, по сути, о безупречной выверенности действия. Подлинность действия как раз и делает человека человеком, а попутно творит чудеса. И – keine organization!