Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Между тем перед многими храмами на Тайване стоит большая курильница, посвященная «Небесному господину». Этот бог не имеет ни образа, ни имени, ни предания. Жертвенный столик ему ставят на стулья – чтобы было выше – и подносят ему мясо крупных животных: буйвола, свиньи, барана. В Китае ему раньше поклонялись в девятый – высшее натуральное число – день нового года. На Тайване сейчас Небесному господину поклоняются постоянно и повсеместно. Должен же кто-то служить противовесом безразмерному народному пантеону – и такой же безразмерный!

Изображения в храмах теперь сплошь светские и нравоучительные. Обычно справа от входа есть картинка, которая учит семейным добродетелям, например популярный сюжет о монахе Муляне, вызволившем из ада свою матушку. Слева – картинка про средневекового полководца Юэ Фэя, который, как в повести Кафки, велел выписать ему на спине приказ исполнить долг перед родиной: отвоевать северные земли, захваченные варварами. Сюжет, несомненно, благонравный и во времена гоминдановской диктатуры украшавший многие государственные учреждения, но в наши дни как-то утративший актуальность, а для патриотических сынов Тайваня и вовсе сомнительный. Как если бы польские националисты призывали брать пример с Ивана Сусанина. Но не это главное. Главное – то, что храмы являются очень действенной школой семейного и патриотического воспитания. Пожалуй, никакой специальной агитации и не требуется.

Под конец г-н Пэн показал нам во всех подробностях свое семейное сокровище – храм рода Пэн. Храм двухэтажный, в главном зале – статуя основоположника рода, по обе стороны от нее стоят ярусами таблички с официальными именами членов рода, и среди них уже есть табличка нашего гида. На стенах – все та же наглядная агитация за любовь к родственникам и кафкианский сюжет о спине Юэ Фэя. Крупными иероглифами выписаны конфуцианские добродетели. Среди них не вижу главной – «человечности» (жэнь). Спрашиваю Пэна, почему не помянута высшая норма жизни. «Слишком отвлеченное понятие. Народ не поймет. Ему бы чего-нибудь попроще и нагляднее», – отвечает вождь местных масс.

Народ не поймет? И не надо. Главная коллизия или, говоря ученым языком, метапроблема восточной жизни – это нераздельность

помраченности и просветленности, истины и заблуждения в стихии спонтанных превращений естества. Вот и в канцелярии храма Пэнов на столе лежит длинная лиана, которой буквально несколькими черточками и точками придан облик змеи. Принять лиану за змею могут, наверное, многие живые существа, но вот увидеть змею в лиане, да еще получить удовольствие от пережитой метаморфозы способен только человек, и эту способность воспринимали в Китае так серьезно, что она даже не была поводом для шуток. В памяти встает образ «Чаншаньской змеи» (см. опять «Сунь-цзы»), которая, если ударить ее по хвосту, бьет головой, если ударить ее по голове, бьет хвостом, а если ударить ее посередине, бьет одновременно головой и хвостом[14]

. Чаншаньская змея – вроде бы миф, легенда, но что фантастического в ее повадках? Только в Азии человек познает себя, додумывая, восполняя природные свойства вещей и зверей. Только там он достигает мудрости, раскрывая в себе небесное начало и сам раскрываясь ему. Раскрыться раскрытости мира – вот настоящий прообраз «искренности сердца». Призвание человека – раскрываться раскрытию, оставлять оставление, уступать уступлению, забывать забвение…

«Лошадь сама себе лошадь» (Чэнь Сяньчжан, XV в.).

«Сосна знает, как быть сосной…» (Басё, XVII в.).

Азиатский человек живет мировым сопряжением человечности, плавает в волнах этого небесного поля силы и дышит его эфиром каждое мгновение, даже не догадываясь о его существовании и, в сущности, не имея необходимости знать о нем.

Эксперимент в смирении

Бэйган, что значит «северная гавань», – один из самых древних городов Тайваня. Он расположен на западном берегу острова в его южной части, куда прибывали первые волны переселенцев с материка. Здесь есть старинный, сохранившийся почти без изменений храм богини мореплавания Ма-цзу, покровительствовавшей тем, кто отваживался пересекать Тайваньский пролив. Рядом с храмом высится гигантская современная статуя Ма-цзу, протягивающая людям руки в жесте любви и помощи. У ног богини – море невзрачных, без претензии выстроенных домов, рассеченных узкими, изгибающимися улочками. Типичная картина провинциального тайваньского города: хаотически-пестрая и текучая, как сама жизнь. И, как жизнь, исполненная внутренней силы. Ведь сила жизни кроется в ее самом естественном, непритязательном, будничном виде: вот чем живут великие традиции китайского искусства.