Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Наконец открылась таможня. В огромном, как паровозное депо, зале ни души. На стене висит только объявление по-французски о лихорадке Эбола в Африке. Маемся у дверей. Нам объясняют, что не пришла начальница санитарной службы, а без нее оформить документы нельзя. Вместе с нами сидит китаец. Оказалось, он из турагентства, ждет двух европейцев, которые должны приехать из Киргизии. У них цена путешествия от границы до Кашгара – 1800 юаней. Пока ждали оформления документов, у нас сменился водитель, а цена (при посредничестве пограничников) выросла до четырех сотен.

Через полтора часа пришла нужная начальница, в паспортах поставили печати, и уже третий (или даже четвертый) по счету водитель без помех довез нас до границы. Там в машину подсел пограничник, проводивший нас до нейтральной полосы. Выгрузились с багажом и уже пешком метров двести прошли до передовой будки киргизского погранотряда. Оттуда еще два километра на попутке до таможни. Быстро оформили документы, и вот мы на территории «русского мира». Местный парень подвозит до Оша за 8 тысяч сомов с четырех пассажиров. Нас трое и договариваемся за семь. Остальное – дело техники и наслаждение красотой горной дороги длиной в 250 км.

И вот краткий вывод: все, сказанное нам в Кашгаре о пути до границы, оказалось неправдой, но свои обязательства неведомый организатор путешествия выполнил и притом не проявил большой жадности.

Мысли в сердце Великой Азии

Кто решится пройти по Шелковому пути, должен быть готов к долгому путешествию по пустыне. Эта пустыня – самая сердцевина евразийского континента. В отличие от Европы, всегда искавшей основание в твердом ядре своего бытия, в самотождественности статичной формы, в центре Евразии зияет великая пустота, отсутствие всего, европейцев пугающее и отталкивающее. Впрочем, и пустота не выносит сама себя и сама себя опустошает: пустыня наполнена миражами и призраками, бездонным маревом иллюзий. Отсюда выходят все сказки и все наваждения человечества. Но из той же пустыни исходит императив аскезы, духовного трезвения, рассеивающий обманы и соблазны. Пустыня одновременно – край дикости и место духовного подвига, порог преисподней и преддверие Царствия Небесного.

В мире все временно, и все проходит, кроме одного: границы, отмечающей саму смену вещей, миров, чувств. В мире всеобщей иллюзии реальна только перемена – смена взглядов, настроений, ощущений притом, что «в свете превращения» ничего не меняется. Таков дух современного искусства, имеющего дело не с формами, а с пределами форм. В пустоте пустыни путник не имеет ни вех, ни ориентиров, ни тем более образов своего движения. Их ему заменяет внутреннее чувство вездесущей границы и непрерывной перемены – условие духовного бодрствования, между прочим. Не имея критериев перемещения, он пребывает в покое, как будто стоит на месте, и неторопливый, размеренный шаг верблюдов, навьюченных предметами отложенного на неопределенно долгое время потребления, только усиливает это чувство. Пугающее ощущение неподвижности в движении знакомо каждому, кто путешествовал по великим степям и пустыням и даже составляет, если верить Розанову, источник неутихающей душевной тревоги русских – этих пленников большого пространства. Здесь главная развилка в духовной жизни народов: пустыня или ввергает в отчаяние и буйство, или взращивает великий покой и стойкость духа. В пустыне есть или жар, или холод, плач или смех. Усредненной «теплоты», любезной улыбки мещанской культуры она не терпит.