Тучи сгущаются над Фэйр (СИ)

  Большинство бунтующих неспособно было охватить картину в целом, их помысли летали слишком низко, или слишком высоко для этого. Но заинтересованные стороны, восстание организовавшие, были именно на той высоте помыслов, именно на той шаткой грани между практичным умом и умом возвышенным, где находилась настоящая гениальность, или такая гениальность, которую можно прочувствовать и которая в практическом выражении своем доступна большинству людей. Гениальность такого рода изменяет мир вокруг человека, и кажется, будто это человек изменяет мир вокруг себя, в действительности же гениальность этого человека состоит в том, чтобы, опережая других гениев, приобщиться к глобальной тенденции и, возглавив ее, привести к победному концу. Не всегда конец победный и редко когда лидеры доживают до его финала, но что тревожиться об этом, если учесть, как краток век человека?

  Часть вторая

  Глава I

  В традиции королей Фэйр, - обязательное увлечение архитектурой и инженерией. Традиция эта ведется еще со времен основания империи, от которой и была унаследована. От правителя здесь требуют заработать достойное посмертие, возведя строение или произведя изобретение, заслуживающее места в истории. Даже если у наследника нет предрасположенности, мальчика все равно обучают этим двум наукам, а также вспомогательным дисциплинам, необходимым для их постижения. С ранних лет будущие правители вместо того, чтобы играть, как прочие дети, корпят над учебниками и чертежами, что накладывает отпечаток на формирование их личностей.

  Талант у нынешнего государя несомненно имелся: явно выраженный к живописи, в меньшей степени - к музыке. К сожалению, ни достижения в живописи, ни в музыке не учитываются, когда речь заходит о вечной памяти и уважении.

  Столица Фэйр полна причудливых строений, архитектура которых зачастую совершенно ни на что не похожа. Одни здания пугают, другие - впечатляют, ну а третьи - не вызывают ровным счетом никаких эмоций, помимо отвращения, или что еще хуже - искренней жалости к потугам создателя.

  Всю сознательную жизнь король терялся в тени своего отца, построившего не одно памятное строение, но великое их множество, - человека большого таланта, ума и трудоспособности, но маленькой души и черствого сердца. Так получилось, что в маленькой душе отца не нашлось места для сына или жены, он и завел-то их только по необходимости оставить наследника и по политической нужде.

  Старый монарх при жизни был желчным, от желчи и умер. Он был приверженцем радикального материализма, оградился от магии и чудес, не верил даже собственным глазам, попросту не имел чем верить, чего уж говорить о вере в сына и его способности. Вместо того, чтобы воспитать достойную себе замену и оказать чаду всяческую поддержку, как сделал бы хороший отец, старый король, обнаружив, что таланта к зодчеству у мальчика нет, отмахнулся от сына, вверив того многочисленным учителям. Он содержал мальчика, но и близко не был ему отцом, и даже на смертном одре, преисполнившись ненависти и зависти к живым и здоровым, он подозвал его к себе не напутствия ради, но для того, чтобы излить последнюю порцию яда в его уши.

  Через всю свою жизнь король пронес то последнее воспоминание об отце, - жизнь безбедную и лишенную внешних тягот, но полную сомнений и внутренних противоречий. Когда же пришло время - наступила пора взойти на престол - принц не был готов, но был истощен и духовно подорван. На коронации он увидел множество лиц из знати, смотрящих на него и, как ему казалось, чего-то от него ожидающих. Часть из них была ему знакома, о части он знал лишь понаслышке, многих лиц не знал вовсе. Некоторые улыбались искренне, улыбки других таили злобу, но глубже зависти и улыбок был неподъемный груз обязательств, на которые вынужденно обрекал себя. Это бремя воплотилось для него в весе тяжелой короны, что легла на его каштановые кудри, подминая неприкаянные вихри, - короны, на сколь великолепной и притягательной для личностей сильных и властных, на столь же и отталкивающей слабых и неуверенных в себе людей.

  Во снах и наяву, когда оставался наедине с собой, он видел мумию, что некогда была его отцом, чувствовал черные ее пальцы, с неожиданной силой обхватившие его запястье, и тонул в колодцах глаз умирающего. Он помнил все до мельчайших подробностей, - помнил запахи в комнате больного, видел скомканную простынь, одеяло в пятнах, пылинки, кружащиеся в лучах света. Позади него были и другие люди, была мать с абсолютно бесстрастным лицом - за долгие годы брака муж высосал ее изнутри - она отомстила ему сыном, - бездарностью и величайшим разочарованием.

  Сидя подле больного, мальчик почувствовал шевеление, рискнул взглянуть на отца и встретился с ним взглядом. Растрескавшиеся губы что-то шептали. Он наклонился, чтобы расслышать и тогда отец приподнялся ему на встречу, верно, истратив на это движение те немногие запасы сил, что еще у него имелись.