Тушеная свинина

Телефон Цзяцзя снова завибрировал:

Мне плохо. Я чувствую себя опустошенным. Жена вернулась, но с другим мужчиной, тибетцем, которого знает с детства. Надо было видеть ее лицо, когда она встретила здесь меня: жду как дурак, пы-таюсь вернуть ее из какого-то мира воды, которого я никогда не видел. Знаешь, что я сделал? Я ей улыбнулся. А она даже не захотела со мной разговаривать.

Последнее сообщение Цзяцзя перечитала несколько раз. Оно затронуло в ней какую-то тайную струну. Она знала, что Жэнь Ци не был готов к такому повороту событий и случившееся, должно быть, сильно его ранило.

Но такова жизнь, правда? – говорилось в его следующем сообщении. – Иногда хочется танцевать, иногда плакать. Но я не плачу. Боль слишком свежа. Я не могу плакать. Подожду, пока не увижу на полке ее книгу с закладками, или не открою начатую банку ее чая улун, или не найду ее губную помаду под нашей кроватью. А до тех пор я не буду чувствовать ничего, кроме стыда. Но когда придет время, мое сердце разорвется. Я знаю. А сейчас я вернусь в деревню. У меня кончилась выпивка.

Цзяцзя глубоко вздохнула, бросив взгляд на свою квартиру и на семью, начинающую новую жизнь в месте, которое она оставила в прошлом. Детская площадка была пуста, и в темноте виднелась унылая желтая горка, никому не нужная в этот час. Цзяцзя набрала:

Вы в последнее время что-нибудь писали? Я вдруг поняла, что не спросила названия ваших книг. Пожалуй, неплохо бы прочесть что-то из них. Жэнь Ци, я пришла к выводу, что иногда самый простой способ потерять кого-то навсегда – это быть рядом с ним.

Прежде чем она дописала, телефон снова завибрировал:

Тюльпаны! У Цзяцзя, вы не поверите, я их вижу. Поле, которое только что было пустым, теперь заполнено белоснежными тюльпанами! Они светятся так, словно растут в каком-то небесном дворце. Ветер нежно поглаживает их лепестки. Все поле колышется, как шелк. Глядя на полную луну сегодня вечером, я не могу не представить, как должно выглядеть одеяло богини Луны. У Цзяцзя, позвольте мне доложить, что тюльпаны расцвели!

Перед Цзяцзя вдруг возник чернильно-черный мир воды, пожирающий уличные фонари, луну, желтую горку, жилой дом и семью внутри него. Мостовую смыло водой. Песок под ногами растворился. Пекин покинул свои пределы.

Внезапно ее охватил холод. Она знала, что никакие одежда или огонь не смогут ее согреть. Она опустилась глубже, или ей так показалось, и сосредоточилась на падении, избегая борьбы. Таким образом, подумала она, ей, возможно, удастся, наконец, найти дно водного мира. «Потому что не этим ли мы занимаемся? – подумалось ей. – Тем, что надеемся…»

В поле зрения появился рыбочеловек. В его лице, как и на рисунке Чэнь Хана, не было ничего особенного. Это было лицо среднего человека, с чертами не крупными и не мелкими, с пустыми глазами. Самой примечательной была, пожалуй, лысая голова, в области шеи переходившая в чешуйчатое тело песочного цвета. Конечно, рыбочеловек не был писаным красавцем. Он открыл рот и заговорил.

– Возвращайся домой, ужин ждет, – произнес рыбочеловек голосом, напоминающим звук виолончели, и плавая из стороны в сторону, словно между двумя невидимыми стенами.

– Моя мать тоже? – спросила Цзяцзя. – Она была здесь тридцать лет назад.

– Это тебе придется выяснить самой. А теперь в путь.

Рыбочеловек заволновался и стал постукивать плавниками по туловищу.

– Я тебе скажу вот что, – добавил он. – Если она не там, где ты, она может быть там, где я.