Твоя капля крови

Гард попытался отползти, вцепился взглядом в Стефана, будто надеялся, что, не отрывая глаз, сможет его сдержать – как дикое животное. Захныкал:

– Не надо. Не надо.

Стефан вздернул его за шиворот и долго смотрел бедняге в глаза, пока тот не расслабился, не обмяк. Тогда Стефан стал пить.

Напившись наконец – у него уже не было сил глотать, но предчувствие будущего голода не давало оторваться от похолодевшего горла, – он отер рот и ощупал то место, куда вонзилась сабля. На пальцах осталась кровь, но прореха только слегка намокла – царапина, еще немного – и совсем затянется.

«Да что же я такое…»

Непохоже, чтоб шум битвы кого-то разбудил; по крайней мере, к мосту еще не неслась стража. Здешние жители не из тех, кто выйдет на крики среди ночи. Стефан подтащил обескровленное тело к парапету.

«Тело, лышенное разума, но с постоянной жаждой», – вспомнил он.

Вспомнил – и обмер. Потом неохотно снова вытащил саблю, которую – он этого не помнил – успел убрать в ножны.

Гард у его ног был мертв, выпит досуха. Хуже ему уже не сделать, можно только упокоить, чтоб не явился за женой и детьми. И все же Стефан ощущал себя варваром. И сабля легкая, вряд ли перешибет кость, если только ударить со всей силы…

Пришлось бить три раза, и только на третий голова отделилась от тела. Немного красного, яркого вытекло на мостовую, блеснуло в лунном свете. Стефан поспешил столкнуть отрубленную голову с моста. Подумал, быстро перетащил тело на другую сторону и там перевалил через парапет.

Дай Матушка – теперь не встанет.

Огляделся.

Двоих тáйников он, кажется, убил; двое других если и живы, то без сознания. Его никто не видел, только конь, спокойно дожидавшийся хозяина, косил блестящим глазом. Чувствуя необыкновенный прилив сил, Белта запрыгнул в седло, не коснувшись стремени. Вороной сам с места перешел в галоп, понеслись мимо безмолвные улицы. Времени петлять не было, но Стефан сворачивал в улочки поуже, пока не выбрался на самую окраину, где дремали в ожидании рассвета редкие дома и сонно мычал скот. Тогда он дал коню шпор, и тот, будто только того и ждал, взмыл в воздух.

Он опустился на землю недалеко от назначенного места встречи – заброшенной мельницы на обмелевшем пруду. Мельница перестала работать, кажется, еще до его рождения. Колесо – там, где не прогнило, – было давно разобрано на доски местным людом. Однако говорили, что в полнолуние оно до сих пор мелет. Внутри и сейчас пахло мукой и мышами.

– Стан?

Вспорхнула птица. Откуда-то из глубины раздался надрывный кашель, а потом скрежетнуло огниво, и зажглась свеча.

Стефан сдернул наконец платок с лица.

– Матерь добрая, – воскликнул Бойко.

Через разбитый потолок в нутро мельницы, будто в колодец, глядела ночь.

– Так это вы… – Бойко облизал губы и снова закашлялся. – Вам я обязан своим спасением, князь. Не ожидал.

Он выглядел истощенным, волосы сбились в колтун, лицо восковое. Но хоть из робы успел переодеться в привезенный костюм. Когда он протянул руку за флягой, на оголившемся запястье оказался яркий, болезненный даже на вид след от наручников.

– Если я помог вам выбраться, то лишь для того, чтоб ваши студенты не подняли бузу раньше времени.

Бойко, собравшийся, со всей очевидностью, вскинуться в ответ на «бузу», забыл об этом и широко раскрыл глаза.

– Раньше какого времени?

– Того, когда подняться придется всем.

Бойко встрепенулся, как мокрая птица, одолженный плащ слетел с одного плеча.

– Вы, князь, собрались устраивать восстание? Не услышал бы своими ушами – не поверил бы…

– Собираюсь. И мне вовсе не улыбается, чтоб ваши студиозусы подняли на ноги городскую стражу.

Поэт приосанился.

– Студенческая армия Бялой Гуры – не ваша личная куча, князь. Боюсь, они не станут вам подчиняться…

– И не ваша. – Раздражение в душе нарастало. А ведь авторы кладбищенских романчиков пишут, как один, что созданиям ночи неведомы гнев и страх… – Даже если вы ее и создали. Армия принадлежит княжеству, и долг ваших студентов – поднять оружие, когда страна будет в этом нуждаться. Да и есть ли оно у вас, оружие?

Тот замялся. Ну конечно же.

– Впрочем, это мы обсудим позже. Сейчас ваше исчезновение обнаружат, и пойдут аресты. Есть у вас связной, которого мы можем предупредить? Пусть ваши… революционеры пересидят у друзей, а лучше – у тетки в деревне…

– Связной… – Поэт переводил глаза с набрякшими веками со Стефана на Корду и обратно. Белта мог лишь надеяться, что как следует оттер лицо от крови. – Мои связные вам не поверят.

– Поверят, если вы скажете, какие слова мне произнести, – вмешался Корда. – Боюсь, просить у вас кольцо или оберег…

Бойко театрально воздел руки.

– У меня ничего не осталось, кроме моих оков…

Стефана взяла досада.

– Или вы хотите, чтоб доблестную Студенческую армию переловили еще до завтрака?

Стан тем временем вытащил из седельной сумки бумагу и перо.

– Пишите. Я доставлю письмо вашему связному.

Доставит – и в поместье не возвратится, останется у пани Руты. Об этом они договорились заблаговременно. Хватит Корде скакать туда-сюда, будто вестовому.