Твоя капля крови

– Не думаю, чтоб они пеклись о разрешении… Они хотят перехватить Бойко, когда его повезут в суд. Не знаю, где и когда именно, но там только о маневрах и говорят.

Он достал из кармана куртки сложенный «Студенческий листок». В нем говорилось о «продажном суде», «остландских лизоблюдах» и «храбром патриоте», которому в скором времени грозит казнь.

Корде, который и без того что ни день наведывался к пани Гамулецкой, велено было разузнать про Бойко. Но Стефан об этом своем поручении пожалел, когда друг вернулся из Швянта, прихрамывая и прижимая ко рту окровавленный платок.

Стефан вскочил с кресла.

– Кто?

– Студенты в кабаке. Приняли меня за шпика. Постой, Стефан. Позови пана Ольховского.

Значит, шпики там все-таки были…

С паном Ольховским они вряд ли перемолвились двумя словами с тех пор, как Стефан вернулся от родственников. Вешниц хотел вовсе уехать к себе в деревню, но Юлия ему запретила – куда, мол, разве можете вы оставить семью в такое неспокойное время? Молодого князя Ольховский бы, может, и не послушал, но со вдовой Белта спорить не захотел.

Стефан поднялся к нему сам, оставив Стана в гостиной. Старый магик сидел у себя в комнате, надымив там доплотна, и то ли раскладывал пасьянс, то ли прозревал будущее.

– Вот и началось, – сказал он, когда Стефан сказал ему про Корду. На лестнице он неожиданно положил руку Стефану на плечо. – Как же ты теперь будешь?

– Недолго – буду.

Вешниц завздыхал.

– Не зарекайся, брат, не зарекайся…

Он двинулся было вперед, будто хотел обнять Стефана, но в последний момент испугался – и отстранился. Но злость в нем если и была, то погасла, остались только досада и беспокойство.

Стан сидел в гостиной, запрокинув голову – у него снова кровь пошла носом.

– Ты бы вышел, твоя светлость, не годится тебе сейчас на такое смотреть…

Стефан послушно вышел, потому что и в самом деле не годилось; он до сих пор не пил и, хоть старался не замечать этого, неумолимо слабел. Он в жизни не испытывал такого голода – но за столом теперь сидел только для приличия, пища на тарелке казалась бутафорской, он и не помышлял к ней притронуться.

Оказалось, что кто-то положил на Стана «глаз», пока он был в городе. Магику не составило большого труда его снять, но он долго ворчал себе под нос, что нужно быть осторожнее. Когда Стефан вернулся в гостиную, Корда наливал себе рябиновку. Резкий запах спирта перебил тот, что все еще шел от Стана, хоть кровь больше не текла. На шейном платке темнели расплывшиеся пятна.

– Осторожнее, друг. – Он не решился подойти, сел на козетку в дальнем углу. – Если ты сейчас уже начинаешь пить, что будет к концу революции?

– К концу революции, – ответствовал Корда, – у нас закончится все горячительное. Как обычно и бывает при революциях.

Он взял рюмку и направился к Стефану.

– Должен же я запить свой позор. Поймали меня как младенца. Если б не пани Рута, мне бы отменно наваляли по бокам.

– Мне жаль. – Стефан только теперь представил себе, как это выглядело: человек, взявшийся ниоткуда, одетый с иголочки, из вечера в вечер появляется в студенческом кабаке. Да еще и задает вопросы. – Мы стареем, друг. В наше время никто не удивился бы, узнав, что ты заседаешь у пани Гамулецкой.

– Впрочем, все это ерунда. – Корда потер переносицу и опасливо промокнул платком над верхней губой, но на сей раз платок остался чистым. – Мне кое-что удалось узнать про Бойко. Я пил с одним… старым знакомцем, не из студентов. Он теперь большой чин, близок к начальнику Швянтских тюрем. Твоего поэта пытались уже освободить, подложив бомбу, только та сработала раньше времени, убила охранника… Теперь его хотят, не теряя времени, тайно перевезти в Каменицу. Чтоб студентам не пришло в голову других идей вроде тех, о которых говорил пан Стацинский. Они собираются сделать это сегодня-завтра.

Каменица, старая военная крепость, стояла совсем недалеко от здания суда. Там содержали преступников, пока остландцы не построили собственную тюрьму, куда более вместительную. Теперь в Каменице держали только военных преступников и бомбистов. Но, кажется, и остландцы уже решили, что пером можно сражаться не хуже шпаги…

Корда задумчиво подкручивал усы.

– Если б я переводил его в Каменицу, от лиха подальше, то постарался бы это сделать под покровом ночи, чтоб не беспокоить сочувствующих…

– Ну, – Белта поднялся, – кто же мешает мне проехаться до города? Я не брал того коня с тех пор, как мы вернулись от Золтана, а конюхи боятся к нему подойти. Бедняга, наверное, застоялся…

Стефан и сам чувствовал себя закрытым в стойле. Дни он проводил в полутумане, как мучимый жаром больной, прячась от солнца и находя силы только на самое необходимое. Вечером сознание прояснялось, возвращались силы, и его тянуло в ночь – нырнуть в чернильные сумерки, ощутить на щеке прохладную ладонь луны. Поохотиться. Просыпалась жажда дела, которой он с трудом находил применение глубокой ночью. Просыпалась и просто жажда. Стефан сбегал в сад, чтоб не слышать так отчетливо дыхание спящих в доме – совершенно беззащитных перед ним.

– Тебя не должны видеть в городе, – напомнил Корда.