Твоя капля крови

– Настоящего. – Старик поднял подбородок. Лжет или нет? Да и какая, впрочем, разница… Лицо домоуправителя смутно знакомое. Уж не родственник ли пану Райнису? Но Райнис не стал бы служить чужим.

Хорош из тебя князь, Стефко, собственных слуг не помнишь…

Впрочем, вряд ли они были настолько верны маршалу, что стоит опасаться яда или удара кинжалом.

– Герб этот уберите с ворот, – сказал он сухо. Глупо, наверное; есть ли время заботиться о гербах.

Теперь ему заново открывались просторные залы, свет, начинающий розоветь, лился на полы, расчерченные знакомой клеткой. Стефан шел сквозь анфилады и поначалу ничего не узнавал. Было так, будто он, поднявшись поутру, пытался вспомнить сон – а проявлялись лишь несвязанные куски, обрывки паутины. Вот инкрустированный кофр в углу, дед привез когда-то из Чезарии. Вот знакомая пузатая лампа – она давала прекрасный свет при игре в тени, и он пугал Марека сделанным из двух кулаков огромным волком.

А портреты на стенах – чужие.

Явился домоуправитель.

– Осмелюсь доложить, герб с ворот убрали, я послал людей за старым, он зарыт в саду. Будут ли еще распоряжения?

– Кабинет отцовский открыт?

– Осмелюсь доложить, нет, ваша светлость. Маршал Керер его не любили. Говорили, там темно.

– Прекрасно. Откройте кабинет, приберите. Принесите свечей. Будут приходить гонцы – отправляйте их туда. И уберите со стен портреты. – Он не желал говорить так резко. Но сон, собираемый по кускам, никак не хотел возвращаться.

«Если посмотришь в окно, когда проснешься – сон забудется», – говорила Катажина. Стефан с силой сжал стоящий на комоде позолоченный канделябр. Не откровенная безвкусица, как у льетенанта, но раньше этих канделябров здесь не было…

Корда, до того молча осматривавший гостиную, положил ему руку на плечо.

– Ну, ну…

– Катажина умерла, – проговорил Стефан. – Отец умер. Марек… пес знает, где он сейчас. А я даже не могу вспомнить. И картины эти… теперь их обдирать – будто сам я мародерствую.

– Это твой дом, – спокойно сказал Корда. – Ты вернулся домой, Стефан.

Он хотел возразить; хотел сказать, что домом это было, когда здесь, над пианино, висел портрет прадеда и из-под двери отцовского кабинета лился свет; когда Марек сломя голову бегал по коридорам, не боясь поскользнуться на мозаичном полу. Когда в бальной зале танцевали и наверху в белой лепнине синело небо. Но фреску убрали, потолок был белым, со строгим орнаментом и чужими вензелями по углам.

– Тут было небо, – сказал Стефан, вспомнив чуть облетевшую лазурь и белую дымку облаков. – Я помню, тут было небо.

В этот момент снова возник домоуправитель.

– Осмелюсь доложить, к вашей светлости курьер. Вести сюда или в кабинет?

«Уже? Быстро же они…»

– Сюда, – велел Стефан.

Курьер – раскрасневшийся мальчишка из студентов Бойко, в этой нелепой шапочке с пером – в отличие от Марека, на полу поскользнулся. Влетел в гостиную, сделав пируэт.

– Доклад от генерала Бойко! – Огоньки свечей встрепенулись, хрусталь зазвенел. – Полчаса назад бригада генерала Бойко захватила почтовую станцию!

– Потише, – поморщился Корда, но юнец не обратил на него внимания, он во все глаза смотрел на Стефана.

– Взяли? А как же маг?

– А что маг? – сощурился мальчишка, как будто с большим знанием дела. – Он же почтовый, нашему вешницу не чета! Вешниц его обезвредил! Были захвачены послания, которые следовало отправить молнией!

Стефан взял у него легкую холщовую сумку. Молния и самим им сейчас пригодится, а главное, теперь из Швянта нельзя будет обратиться за помощью к Остланду… Возможно, это даст им немного времени.

– Сколько людей на станции?

– Два багада, – отрапортовал курьер. – Вокруг уже поставлен караул. Когда освободят Княжескую дорогу, у нас будет сообщение прямо с замком.

– Передайте генералу мои поздравления. Ну и кто сказал, что нам будет не до обеда?

– Накаркал, твоя светлость, – вздохнул Корда. – Глубоко извиняюсь.