Твоя капля крови

Новака отнесли в часовню в палаце в ожидании, пока похоронная служба отвезет его на кладбище, если дадут стрелки с чужой стороны, или в парк прямо перед домом Белта. Стефан не мог войти в часовню, но долго стоял перед ней, разглядывая лицо своего погибшего капитана. С него смыли сажу, но кое-где еще красовались черные пятна. А ведь он был среди тех, кто клялся, что до смерти – и дальше… Стефана пробрало дрожью. Но ведь клятва – дана. И раз уж так клялись, то, возможно, можно было бы этого слугу сейчас поднять, чтоб служил, как обещал. Ведь совсем молодой еще и погиб – да, по собственной глупости, но и по Стефановой неосторожности… И ведь сам сказал слова там, на Холме, никто не тянул его за язык. Можно дождаться, пока явится служба и вынесет тело из часовни, а потом под благовидным предлогом остаться с ним одному…

Стефана остановил взгляд Матери со стены – сейчас, кажется, гневный.

«Что ты делаешь, сын мой? О чем думаешь?»

«Да ведь я тебе больше не сын, и в дом свой ты меня не пустишь».

«Стефан оставил свою затею и со вздохом попрощался с капитаном».

Его «Охота» еще сражалась, но уже не на Пивной, а на Кошачьей: первая линия обороны проламывалась под натиском остландцев. На Речной улице у защитников баррикады вовсе не осталось патронов, и единственное, что задерживало остландцев, – это сама баррикада да всякая дрянь, которую выбрасывали на них с верхних этажей.

В парке большой отряд в стальных нагрудниках сцепился с «траншейными войсками» и осадил Летний дворец, из которого отстреливались все тише.

Стефан обычно находил предлог отозвать адъютанта: не желал, чтоб Стацинский смотрел, как он «охотится». Но на сей раз анджеевец поехал рядом. Низкая луна повисла над городом, покрытое пятнами желтое лицо словно всматривалось с интересом: чем же это закончится?

Стоило ей взойти – и Стефан чувствовал себя до краев наполненным силой, и плескалась в нем, грозя перелиться через край, злость – на остландцев и на себя. Он не стал закрывать лица или мазать сажей, и на заставах его пропускали с радостными возгласами:

– Князь! Князь! А говорили…

– Да ерунду болтали! Нашего князя так просто не убить…

Он вломился в драку с ходу, едва разобрав, где чужие, где свои. Уворачивался от штыков, подставлял лицо под алую взвесь. В него стреляли, но даже пули сейчас летели медленно, и Стефан навострился отбивать их саблей. Почуяв рядом живого предводителя, ожила и «Охота». И без того вымотанные остландцы дрогнули, отступили.

– Эгей!

– Так им!

– Князь с нами!

– За Бялу Гуру! Э‐эх!

Стефан добрался до сержанта, тот, ошалев от ужаса, кричал солдатам:

– Отходить! Отходить к церкви!

Стефан настиг его и ударил по шее, поверх стального нагрудника, едва не снеся голову. Брызнул, обдал Стефана фонтан крови. Заулюлюкали сзади милицианты.

После победы на Кошачьей половину милиции он отпустил спать и отправился вместе с самыми неутомимыми в парк – на помощь бригадиру Галке, от которого прискакал перепуганный вестовой. Под утро в траншеях уже не сидели бойцы Галки, а лежали тела в красно-черной форме, а оставшихся в живых стрелков загнали в Летний дворец. Но ночь опять кончилась слишком рано, и пришлось торопливо возвращаться в палац Белта, чтобы не зацепило рассветом.

Это было не смертельно. Все считали, что Стефану стало плохо из-за легкой раны, полученной в бою и утаенной из гордости. Милициантам он наказал в следующий раз, если не найдут князя, идти к Вуйновичу.

И все равно он не мог забыть насмешливый голос Корды:

Если ты будешь падать в обморок всякий раз на рассвете, из тебя выйдет плохой полководец.

По остландским позициям били из пушек почем зря. Брошенный особняк в предместье, куда привыкли уже летать Стефановы мыши, оказался разрушен, Голубчику и его офицерам пришлось переехать в помещичий дом неподалеку. В конце концов Вуйнович приказал артиллерии замолчать. Им-то батарею подвезут, а мы, если теперь поиздержимся, после разве что яблоком в них сможем бросить… Внесли в чужие ряды смуту, да и хватит.

– Не давайте им занимать дома, – приказывал Вуйнович, – и подниматься на крыши!

Все проходы было не перекрыть, и враг все равно просачивался в город. Случалось, что горожане сами проводили внутрь остландские отряды, устав прятаться по погребам.

Шпитали переполнились: и тот, что был при приюте Святой Барбары, и университетский, и тот, что Стефан велел устроить в бальной зале палаца.

И все-таки – пока – держались.

Тем более что с побережья пришли наконец-то радостные вести.