Твоя капля крови

И с кораблем Вуйнович как в воду смотрел. В темную воду Длуги, куда пришло судно, уставленное орудиями, – напоровшись на затопленную баржу, оно бессильно поливало зажигательными ядрами предместья, из которых, слава Матери, почти все жители сбежали заблаговременно. В центре Швянта толкались те, кто вовремя не ушел. Они тряслись в храмах или искали убежища в приютах. Повстанцы, недолго думая, направляли на баррикады всех способных держать оружие.

Остландские позиции теперь защищали цесарские маги, и, как ни старались новоявленные артиллеристы, удар чаще всего сбивался, и снаряд не долетал до цели.

Пан Ольховский на вид был совсем плох. Сдобные щеки ввалились, и весь он как-то потемнел и уменьшился.

– Вот что, панич, – проговорил он, задыхаясь, как после долгого бега, – силы мои кончаются, а эти, – он кивнул за окно, – давят и давят, песьи дети…

Стефан молчал, ожидая, когда вешниц соберется с мыслями – и с силами.

– Они там… навострились защиту ставить. Мне ее не сбить, даже с помощниками. А пока у них щит, по ним палить – только заряды тратить. Они удары отведут, а потом дождутся, пока мы без зубов останемся…

– Что же делать?

– Стихию бы… чистую стихию, чтоб колдовство растворила. Дождь или грозу. – Вешниц нервно потер руки. – Только у нас уж силенок не хватит – грозу вызывать, да и не нам бы… Ты вот что, панич. Ты бы приказал своим собрать по городу ведуний.

– Ведуний?

– Ну да. Бабок, девок – знающих. Они-то все заговоры на призыв дождя должны помнить…

Так и получилось, что скоро бойцы Стефана уже стучались в двери не успевших опустеть домов в бедных кварталах, спрашивая, нет ли там «знающих». В городе куда меньше нуждались в дожде, чем в деревнях, – но путь к окрестным деревням был теперь отрезан. И все же во внутреннем дворике Княжьего замка собралось около десятка девушек и женщин постарше, небогато одетых и недовольных. Костерили на все лады и остландцев, и новых хозяев города, превративших этот город невесть во что. Бойцам на галереях они показывали кулаки, а стоило тем погрозить, как им хором обещали все известные и неизвестные болезни. Женщины из «багада Бранки» пытались их успокоить, но шум во дворике унялся, только когда пан Ольховский спустился и попросил помощи. Тогда голоса снова взвились: каждая из ведуний пыталась убедить товарку, что ее заговор самый действенный – еще прабабка им пользовалась в большую засуху, а от ваших, пожалуй, тут все возьмут да окривеют…

С той стороны снова заговорили пушки.

– Пообедали, песьи дети! Чтоб им подавиться!

Стреляли по бастионам.

– Да пошли ты им, панич, приказ не отвечать! Все равно ядра сейчас куда попало падать будут, еще обратно прилетят! Дождя пусть ждут, дождя!

Стефан отправил к Галату гонца без всякой уверенности, что тот доберется. Стрельба все усиливалась, мутный воздух пах порохом и гарью, совсем рядом снова занялось зарево. И в почерневшем воздухе сперва тихо, а потом – все громче, пробиваясь через грохот пушек, раздались из внутреннего дворика женские голоса. Сперва нестройные – непонятно было, что у затянутого ими заговора одна мелодия. Но чем дальше они выпевали одни и те же четверостишия, без устали, не меняя интонации, тем слаженнее становилась песня. Слова слышались все отчетливее, голоса сливались все плотней, и явственно проступал завораживающий ритм.

                    Дожди обложные, ливни проливные,                    Идите сюда, сойдитесь.                    Облака, все небо собой закройте,                    Ливнем землю умойте,                    Сойди с неба, вода,                    Во славу Матери сюда.                    Грому греметь, ветру шуметь.                    Слова мои, все до слова сбывайтесь,

                    Потоки небесные, изливайтесь.                    Ключ, замок, язык.

И повстанцы завороженно уставились в небо, где ниоткуда собирались тучи. Дохнуло влажным холодом, небо стало фиолетовым, и из фиолетового полило. А потом полило ядрами из пушек – на остландцев.

Они держались – и постепенно, то молнией, то голубем, стали доходить до них вести из других городов.

В Вилкове повстали.

В Ясеневе отбили у остландцев оружейный завод.

Около Креславля вольные багады разбили остландский отряд, движутся теперь к городу.

За Бялу Гуру.

За князя.

На странный стрекот с той стороны сперва не обратили внимания. Кроме Вуйновича: он навострил уши, как охотничья собака, а потом выругался такими словами, каких Стефан прежде от него не слышал.

Отведя душу, он сказал:

– Ну вот и конец нам, твоя светлость. Картечницу притащили.

Первым досталось бойцам у реки. Артиллерийский расчет только что бурно обсуждал, где им дальше брать снаряды, потому что имевшиеся уже почти закончились, а потом на том берегу что-то быстро зацокало, и стоящего над пушкой гвардейца подкинуло в воздухе, бросило на лафет. Тому, кто стоял рядом, голову проломило, как спелый арбуз, и, как в арбузе, вскрылась красная мякоть. Студента в эйреанке прошило картечью, и он сперва тупо разглядывал пятна на куртке, а потом упал.