Он размашисто подписал заключение и отдал Стефану.
– В любом случае, князь, я не принял бы за принца крови того, кто носит на шее изображение Матери.
– Ну и зачем вам это понадобилось? – сказал Лотарь. Он велел слуге налить Стефану рябиновки и задернуть шторы – видно, стыдился невысказанного подозрения. – Или вы решили так выгородить Кравеца? Вы же терпеть друг друга не могли…
«Если б его…»
Стефан вытер слезящиеся глаза, передернул плечами – опять представилась виселица в опустевшем городе.
– Я просто не хотел досужих слухов, ваше величество.
– Полагаю, – сказал Лотарь, – что будет только справедливо, если господин Клетт и генерал Редрик пройдут такую же проверку.
Молодцы Клетта сейчас перебирали бумаги у него в кабинете. Хорошо, что вешниц научил Стефана когда-то вытирать пресс-папье яблочным уксусом – после этого никакой магией не вычислить, что было написано…
– Что же до барона Кравеца, я не могу понять… Мы весьма мирно расстались. Единственное, что могло бы его… смутить, – это мой вопрос о маге. Мне приходит в голову только одно объяснение, государь… Кравец каким-то образом узнал, о чем вы говорили с мэтром Леопольдом, и понял, что разгадка близка.
– Наверное, не стоило мне… – Лотарь по-старчески тяжело поднялся с кресла. – А, к бесам! Если он удрал к Чезарцу, мы попросим его выдачи.
– Разумеется, государь.
Какое-то время после исчезновения тáйника отдел его походил на расшатавшийся забор. Через забор этот просачивались сведения, которые при прежнем начальстве Стефан не мечтал и получить. Каждый из попадавших ему в руки отчетов по Белой Гуре был немного тревожнее, чем прежний.
Ничего особенного по меркам обычной захваченной страны, и лесные братства поменьше и послабее, чем были когда-то в Эйреанне… Просто продолжают, скирда к скирде, собирать солому. И упорно бьют камнем о камень, не оставляя надежды высечь искру.
И это – не считая Пинской Планины.
Лотарь, бывший после бегства Кравеца в непреходящем едком раздражении, взвился, выслушав Стефана:
– Князь Белта, зачем я давал вам эту должность? Чтоб вы бегали ко мне с каждой жалобой? Ваше княжество, так извольте вы им и заняться и увольте меня от всего этого!
Под «всем этим» Лотарь имел в виду военную затею. Его величество любил ввязываться в авантюры, но, если что-то шло не по его, быстро терял к ним интерес и впадал в меланхолию.
Вуйнович когда-то обвинял его в желании стать наместником. Сейчас бы Стефан, наверное, не стал с генералом спорить.
Он диктовал письма одно за другим, пока не заметил, что у секретаря распухла и покраснела рука. Отцу и Вуйновичу он написал сам.
Через несколько дней созвали Совет – спешно, почти с самого утра. Стефана едва растолкали слуги: он в последние дни валился перед рассветом и засыпал беспробудным сном, как бы ни сопротивлялся и сколько б ни пил цикория.
У Лотаря, когда он вошел в кабинет, лицо было упрямо-сосредоточенным: губы сомкнуты, брови чуть нахмурены. Лицо человека, принявшего решение. Стефану стало не по себе. Что можно надумать, когда за спиной стучат каменные копыта?
О Кравеце придворным было сказано, что он отправился в Чезарию с особой цесарской миссией. Устраивать публичное разоблачение не стали: это слишком взбудоражило бы двор. Но само его отсутствие привело советников в замешательство, и никто не осмеливался высказаться слишком определенно.
Стефану это было на руку.
– И что же вы думаете теперь о нашей затее, князь Белта?
– Я думаю, как и прежде, ваше величество: не стоит сейчас вовсе ничего затевать. Ни одному из так называемых союзников мы сейчас не можем доверять, и в особенности – Драгокраине. Кроме того, вследствие… известных нам обстоятельств Шестиугольник может знать о нас больше, чем нам хотелось бы. Абсолютной неосторожностью было бы в таких обстоятельствах начинать кампанию.
– Что же заставляет вас думать, что государь Николае не достоин доверия?