Тысяча акров

Смерть моей мамы тоже совпала с покупкой земли. Помню, после похоронной процессии, церковной службы, погребения и поминального обеда, накрытого Мэри Ливингстон и Элизабет Эриксон у нас дома, я вызвалась помочь миссис Эриксон отнести назад тарелки. Оставив посуду возле раковины, я не стала возвращаться домой, а прошла в гостиную. Клетка с попугаем стояла закрытая покрывалом, собак было не видно, Эриксоны еще не вернулись от нас. Дом казался пустым и безжизненным. На диване валялись книги и газеты, я сдвинула их в сторону и села. Попугай что-то бормотал и возился, перебирая лапками по жердочке. В комнату вошла кошка и потерлась спиной о стул. Было хорошо сидеть в тишине, в молчаливой компании животных. Тогда я в первый раз ощутила, как скорбь странным образом смешивается с облегчением от осознания самой себя: ты же жив и здоров, как раньше, значит, все в порядке. В таком состоянии на все вопросы сочувствующих человек отвечает, что с ним «все нормально, все хорошо», но значит это лишь, что он осознает себя, он живет. Несмотря ни на что.

Я так и сидела, наслаждаясь привычным покоем, царившим в этом доме, когда в комнату вошла миссис Эриксон. Она внимательно посмотрела на меня и села рядом, вытерев руки о клетчатое кухонное полотенце, пришитое к ее переднику.

– Джинни, девочка моя, понимаю, что тебе и так сейчас нелегко, но сказать придется: мы с Кэлом продаем ферму твоему отцу и уезжаем в Чикаго. Дела идут плохо – мы не справляемся.

Я посмотрела на нее – она не отвела глаз. Что я тогда почувствовала? Вероятно, как из моей жизни исчезает все доброе, светлое и радостное. Все человечное. Мне было четырнадцать, я не была ни придирчивой, ни капризной, но, полагаю, ясно понимала, какое безрадостное и суровое будущее мне предстоит: только работа на ферме, домашнее хозяйство и забота о Кэролайн, которой только исполнилось шесть. Точно помню, что тогда не заплакала – после маминых похорон у меня просто не осталось слез.

– Как я хочу поехать с вами, – только и смогла произнести я.

– Если бы мы могли…

Миссис Эриксон заплакала. Кто-то вошел на кухню, гремя тарелками. Она поднялась с дивана.

– Можно открыть клетку? – попросила я.

Она кивнула, сдернула покрывало и вышла. А я сидела и смотрела на зеленую спину попугая и его необычайно подвижную шею: голова крутилась, как на шарнирах. Потом попугай зацепился клювом за перекладину, на которой сидел, и развернулся ко мне.

– Привет, Магеллан, – кивнула я ему.

– Сидеть! Апорт! – прокричал он.

Я засмеялась.

Эриксоны уехали через три недели. Отец накрепко заколотил дом, чтобы защитить его от ветра и пыли. Пять лет спустя туда въехали мы с Таем. Странно, но я совсем не думала о прошлом: о маме, об Эриксонах, о детстве. Это был просто новый дом, который можно обустраивать по своему вкусу и ждать, когда он наполниться детскими голосами и веселым шумом.

Смерть мамы нисколько не повлияла на папины планы по расширению фермы. Он даже не подумал что-то переносить, откладывать и уж тем более отменять. Тысячи раз я видела его за работой, на тракторе или комбайне. Четко и уверенно делал он полосу за полосой. И каждый раз я с удивлением замечала, что эта картина пробуждает во мне полуистертое чувство любви к нему и желание простить, если я сознательно не подавляла раздражение. В такие моменты велик был соблазн убедить себя, что все хорошо, все так, как и должно быть. В такие моменты удавалось смирить собственный дух и казалось, что этого можно достичь простым усилием воли.

Монотонное гудение мотора умиротворяло, но стоило взглянуть вокруг, как возникало беспокойное чувство. Поля, казавшиеся постоянными, на самом деле все время перемещались: от одного фермера к другому. Как сказал бы мой отец, «каждый получает то, что заслужил, сам верша свою удачу».

19

Вечерние встречи за «Монополией» прекратились, когда мы узнали из газет, что Кэролайн и Фрэнк расписались в Де-Мойне. Объявление напечатали в еженедельнике Пайка за 22 июня. Вот что там было написано: «Мисс Кэролайн Кук, дочь Лоренса Кука, трасса 2, Кэбот, и покойной Энн Роуз Амундсен Кук, вышла замуж за Фрэнка Расмунссена, Де-Мойн, в четверг 14 июня. Церемония бракосочетания состоялась в зале гостиницы «Ренвик», Нью-Йорк. Родители мистера Расмунссена – Роджер и Джейн Расмунссен, Сент-Клауд, Миннесота. Поздравляем! Невеста, работающая адвокатом в Де-Мойне, оставит девичью фамилию. Сейчас так многие делают!»

Мы бы даже не узнали о свадьбе, если бы Роуз случайно не увидела свежий номер газеты на прилавке в магазине, когда ездила в Пайк покупать девочкам кеды.

– О, твоя сестра замуж вышла, – удивилась кассирша, пробивая покупки.

– Да, – как можно сдержанней ответила Роуз, которая сама только что узнала эту новость. – Церемония была очень скромной.

– Мои поздравления.

Роуз поскорее выпроводила девочек из магазина и, сев в машину, тут же схватила газету и стала жадно читать.

– Почему тетя Кэролайн не пригласила нас на свадьбу? – спросила Линда.

– Не знаю, – буркнула Роуз. – Наверное, злится.