Тысяча акров

Когда Роуз ворвалась ко мне на кухню и бросила передо мной раскрытую газету, она была не то что зла, она просто кипела от ярости. Не выпуская из рук картошку, которую чистила на салат, я прочла статью.

– Когда ты звонила ей в пятницу, она ведь ни словом об этом не обмолвилась? – выпалила Роуз.

– Нет.

– И во вторник?

– Нет. Она хотела обсудить другие…

– Хватит! Хватит ее оправдывать. Вот же, сама видишь!

– Что-то я не совсем понимаю. Они уже расписались? – рассеянно проговорила я и посмотрела на дату выхода газеты – сегодня. Еще раз перечитала заметку. – Может, здесь какая-то ошибка?

– Мне что, позвонить Мэри-Лу Гумбольдт и спросить ее? И в следующем выпуске появится статья про то, что мы не знаем, как живет наша сестра.

– Может, Кэролайн позвоним?

– Зачем?! Вот же заметка! Явно для нас напечатана, – возмущенно выпалила Роуз и рассказала о разговоре с кассиршей. – Нельзя подавать виду, что мы удивлены. Я собираюсь послать ей подарок. Дорогой подарок с маленькой запиской: «От Роуз, Пита и девочек с наилучшими пожеланиями».

Я рассмеялась, но, когда Роуз ушла, вдруг почувствовала острую, почти физическую боль, словно внутри открылась пульсирующая рана. Припомнилось, что Кэролайн никогда не присылала мне открыток на день рождения, никогда не звонила просто поболтать и никогда специально не заходила поздороваться, приезжая на выходные заботиться об отце. Припомнилось, какой она стала независимой и категоричной, что ужасно раздражало Роуз и что я искренне пыталась принять. Подумалось, что, возможно, надо было лучше ее воспитывать, не ограничиваясь вдалбливанием вежливых слов. Но если бы мы сами знали, как лучше…

Мужчин новость о свадьбе хоть и удивила, но совершенно не задела. Они считали, что это личное дело Кэролайн и Фрэнка. Подумаешь, не пригласили. Может, просто не хотели привлекать лишнее внимание. Таю вообще было абсолютно все равно. Пит, отмахнувшись, настаивал на продолжении игры:

– Хватит болтать! Роуз, твой ход. У меня разговоры об этой чертовой свадьбе уже в печенках сидят.

Ему везло: он скупил все дома в зеленом секторе и на самой дорогой улице и прибрал к рукам все железные дороги. Что ни ход – кто-нибудь попадал на его клетки и, естественно, платил. Пит только радостно потирал руки и жадно хихикал. С каждым разом это раздражало меня все больше и больше. Тай тоже действовал мне на нервы своим дурацким «Джинни, спокойно!». Я уже смотрела на него волком, но он, казалось, ничего не замечал.

– Мой ход. Прошел через «Старт». Где две сотни? – довольно выпалил Пит.

Почти одновременно с ним Тай провозгласил:

– Давайте сосредоточимся на игре, чтобы не портить вечер.

Мы с Роуз переглянулись.

– Тебе что, не нравится вечер? – вкрадчиво спросила она.

– Не очень… – начал Тай, не заметив подвоха.

Тут я не выдержала. Как можно было не услышать издевку в ее вопросе?

– Хватит! – рявкнула я с плохо скрываемым раздражением. И посмотрела на Джесса. Вообще я все время смотрела на Джесса. Не то чтобы открыто пялилась, но у меня будто появился третий глаз, направленный только на него, телескопический объектив, регистрирующий каждое его движение, каждую эмоцию. При звуке моего голоса, злобного и резкого (да, даже я сама это понимала), на его лице отпечаталась досада, настолько мимолетная, что он сам, возможно, не успел ее осознать. Но я-то успела. И его реакция оглушила меня, будто я с разбегу налетела на кирпичную стену.

– Успокойся, Джинни, – покровительственно посоветовал Тай.

– Твой ход, Джесс, – поторапливал Пит. – Впереди моя улица. Готовь денежки!

– Мне надоело! – бросила Роуз и перевернула столик. Игровое поле и все карточки рассыпались по полу перед Питом.

Повисло молчание. Пит покраснел и закусил губу. Пэмми и Линда, сидевшие на диване, оторвались от своих занятий и потрясенно уставились на нас. Тай укоризненно смотрел на меня, будто виной всему была моя несдержанность. Джесс наклонился, чтобы собрать свои карточки.

– Безудержный капитализм всегда ведет к войне, – спокойно проговорил он. – Роза Люксембург так говорила. Будем подсчитывать общие баллы?

Я посмотрела на Пита: тот кипел от ярости. Мое раздражение начисто испарилось, сменившись парализующей тревогой, сжимающей горло. Роуз не жаловалась на побои уже больше четырех лет. Пит сильно перепугался в тот раз, когда сломал ей руку, и с тех пор вел себя гораздо спокойнее, даже когда жена провоцировала его. Так что и в этот раз, конечно же, ничего не будет. И все же меня охватила дикая паника, Роуз же, напротив, казалась спокойной и даже воодушевленной. Порой я думала, что она вообще не ведает, что такое страх. Или осторожность. Даже в худшие годы, когда Пит сильно распускал руки, она никогда не сдерживалась, не избегала ссор и не следовала главному правилу жен «Чем меньше муж знает, тем крепче спит». Ей надо было, чтобы муж не просто знал, но и принял ее точку зрения или хотя бы признал ее правомерность.

– В этом вся я, – говорила Роуз. – Пусть принимает такой, как есть. Если он и это из меня выбьет, что тогда останется? Что будет за жизнь?

– А сейчас что у тебя за жизнь?