— О господа, этот цирюльник с лицом, как будто покрытым смолой, и с душой из горной смолы был причиной удивительного приключения, случившегося со мной в Багдаде, моем городе, и он, этот проклятый цирюльник, был также причиной моей хромоты. И я поклялся, что никогда не буду жить в том городе, где живет этот цирюльник, и никогда не присяду к тому месту, у которого он сидит. И вот что заставило меня бросить Багдад, мой родной город, и приехать в эту отдаленную страну. И я опять нахожу его здесь! И потому я должен удалиться, и сегодня вечером я уже буду далеко за пределами этого города и избавлюсь от вида этого человека, который был причиной моего несчастья.
Слушая эти слова, цирюльник пожелтел в лице, опустил глаза и не произнес ни слова. Тогда мы все начали убеждать молодого человека, и убеждали до тех пор, пока он не согласился рассказать нам свою историю:
РАССКАЗ ХРОМОГО ЮНОШИ О ПРИКЛЮЧЕНИИ ЕГО С ЦИРЮЛЬНИКОМ (переданный с его слов портным)
Знайте, о вы, здесь присутствующие, что я родился от отца, который был одним из главных купцов Багдада, и что по воле Аллаха у отца моего не было других детей, кроме меня. Отец мой, хотя и был человек богатый и всеми в городе почитаемый, вел дома жизнь тихую и спокойную. И он воспитал меня в том же духе, и когда я достиг возмужалости, он оставил мне все свои богатства, передал мне всех своих слуг, назначил меня главою всего своего дома и умер, уповая на милость Аллаха и готовясь дать Ему отчет в своих деяниях.
Я же продолжал жить на широкую ногу, и носил самую дорогую одежду, и ел самые изысканные блюда. Но я должен сказать вам, что Аллах Всемогущий и Всеславный вложил в мое сердце отвращение к женщине, ко всем женщинам вообще, и в такой мере, что один вид их причинял мне страдание и неудовольствие. И я жил, не обращая на них внимания, довольный своей судьбой и не желая ничего другого.
И вот в один прекрасный день я шел по одной из улиц Багдада, как вдруг увидел, что ко мне приближается довольно многочисленная толпа женщин. Чтобы не столкнуться с ними, я сейчас же пустился бежать и бросился в переулок, не имевший с другого конца выхода. В глубине этого переулка стояла скамья, на которую я и сел, чтобы отдохнуть немного.
Несколько времени я сидел таким образом, как вдруг я увидел, что напротив меня отворилось окно и в нем появилась молодая девушка; в руке у нее была маленькая лейка, которою она стала поливать цветы, расставленные в горшках на краю окна.
Господа мои, я должен сказать вам, что при виде этой молодой девушки во мне стало твориться что-то такое, чего я не испытывал еще никогда в жизни. В самом деле, она была прекрасна, как луна в полнолуние; рука ее была бела и прозрачна, как хрусталь, и она поливала цветы с такою грацией, что душа моя преисполнилась восхищения.
И вот в мгновение ока сердце мое воспламенилось и было совершенно покорено; голова моя и мысли мои были заняты одною ею, и весь мой прежний ужас к женщинам превратился в жгучее желание. А она, полив свои растения, поглядела рассеянно влево, потом вправо, заметила меня и остановила на мне взгляд свой, от которого замерла вся моя душа. Потом она закрыла окно и скрылась. И напрасно ждал я до самого заката солнца, — она больше не появилась; а я был как лунатик и словно не принадлежал более здешнему миру.
В то время как я сидел в таком состоянии, к двери дома подъехал и слез со своего мула сам городской кади, предшествуемый своими неграми и сопровождаемый слугами. И он вошел в тот самый дом, в окне которого я видел молодую девушку, и я догадался, что это ее отец.
Тогда в самом ужасном душевном состоянии я вернулся к себе домой и, полный горести и забот, бросился на постель. И тогда собрались ко мне все женщины моего дома, все родные и все слуги мои, и все они сели вокруг меня и принялись расспрашивать меня и приставать ко мне по поводу моего состояния. Но я не хотел ничего сказать им и не отвечал на их расспросы. Однако печаль моя с каждым днем возрастала, и наконец я серьезно заболел и был все время предметом забот и посещений для всех моих родных и друзей.
Однажды вошла ко мне старуха, которая, вместо того чтобы причитать над моим состоянием и жалеть меня, села у изголовья моей постели и стала говорить мне тихие, успокоительные слова; потом она внимательно взглянула на меня, долго меня рассматривала и сказала каждому из окружающих меня, чтобы меня оставили наедине с нею.
Тогда она сказала мне: