Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Ради Аллаха! Я не знаю, право, о дитя мое, кого из вас я должен более благословлять и восхвалять теперь: тебя или твоего покойного отца? Ибо, в самом деле, если я задам пир сегодня, то этим я буду всецело обязан твоему великодушию и твоим щедрым дарам. Но не признаться ли? Ведь все приглашенные мною мало достойны такого роскошного пиршества, ибо все они, как и я, люди простого звания. Но зато все они обворожительны и весьма интересны своими личностями. И если я должен перечислить их тебе, то вот они: во-первых, бесподобный Цейтун, растиральщик в хаммаме; затем веселый шутник Сали, продавец печеного и толченого волошского гороха; Гаукол, продавец квашенных бобов; Гакрашат, продавец овощей; Галиф, подметальщик навоза, и, наконец, Гакареш, продавец простокваши. Все эти приглашенные мною друзья, так же как и я сам, слуга твой, отнюдь не отличаются ни болтливостью, ни неприличным любопытством, но все они добрые ребята, умеющие пожить и способные разогнать чужую хандру. Самый незначительный из них значительнее в моих глазах, чем самый могущественный царь. И в самом деле, ты должен знать, что каждый из них известен всему Багдаду какою-нибудь особенною пляскою и песнею. И если желаешь, я сейчас же пропляшу и пропою тебе пляску и песню каждого из них.

Итак, вот, смотри на меня! Вот пляска моего друга Цейтуна, растиральщика! Вот! А что касается песни его, то вот она:

Она мила, моя подруга жизни,А в нежности она бы превзошлаОвечку нежную и нежную голубку.Как страстно я люблю и как любим я сам!Она меня с такою страстью любит,Что стоит мне уйти лишь на минуту, —

И с плачем на постель она бросается мою.Она мила, моя подруга жизни,А в нежности она бы превзошлаОвечку нежную и нежную голубку.

— Теперь, о господин мой, — продолжал цирюльник, — что касается моего друга Галифа, подметальщика навоза, то вот и его пляска!.. Ты видишь, как она увлекательна и полна одновременно искусства и веселости!

А вот тебе и песня его:

О, горе мне! Моя жена скупа.И если б ей я был во всем покорен,То с голоду уж умер бы давно.

О, горе мне! Моя жена — урод.И если б я послушался ее,То должен был сидеть всегда бы дома.Моя жена хлеб в ящиках скрывает,И хлеба есть я вволю не могу.Моя жена настолько безобразна,Что, увидав ее, и негр бы убежал.Пора, давно пора мне от нее сбежать!

Затем цирюльник, не давая мне времени выразить хотя бы знаком мой протест, изобразил все пляски своих друзей и пропел все их песни.

Потом он сказал мне:

— Вот что они умеют делать, мои друзья! Если бы ты хотел посмеяться, я бы посоветовал тебе ради собственного удовольствия и ради нашего общего удовольствия пойти со мной и составить нам компанию, оставив в покое тех друзей, которые, по твоим словам, просили тебя прийти. Ибо я еще вижу на лице твоем следы усталости, и ты едва оправился от болезни; а возможно, что среди своих друзей ты встретишь любителей пустословия, скучных болтунов, а также людей нескромных и любопытных, из-за которых ты, чего доброго, опять заболеешь, и еще серьезнее, чем прежде.

Тогда я сказал цирюльнику:

— На сегодня я никак не могу принять твоего приглашения, но когда-нибудь в другой раз я им воспользуюсь.

Он отвечал мне:

— Повторяю, что самое выгодное для тебя — поспешить ко мне и теперь же воспользоваться обществом моих друзей и насладиться их удивительными качествами. Таким образом, ты поступишь согласно изречению поэта:

Лови, мой друг, минуты счастья в жизни,Коль счастие тебя улыбкою дарит,

И пользуйся сегодня наслажденьем —Ведь завтра может уж его не быть!Не каждый день нам радости приносит.И не всегда к твоим устам, мой друг,Свои уста подставит наслажденье.Не забывай, что женщина судьбаИ, как все женщины, она непостоянна.

Выслушав все эти назидания и словоизлияния, я не мог удержаться от смеха, хотя в сердце моем тяжко кипела ярость; затем я сказал ему:

— Теперь я приказываю тебе закончить бритье, для которого ты был позван, и предоставить мне свободу идти путем Аллаха и под святым покровом Его. Ты же, в свою очередь, отправишься к своим друзьям, которые в настоящее время должны уже нетерпеливо ожидать тебя.