Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И оста Обейд рассказал ему, что уехал из Басры, чтобы никто не мог узнать о его приключении, которое, несомненно, дало бы врагам повод к насмешкам и издевательствам. Но в пустыне он попал в руки грабителей-арабов, и они разграбили все его имущество. Услышав это, почтенный Абд эль-Рахман приказал слугам своим отвести старика в хаммам и после ванны дать ему самые роскошные одежды. И когда это было исполнено, он сказал ему:

— Ты гость мой, и я ничего не скрою от тебя. Знай же, что жена твоя Халима здесь, в отдаленном павильоне, куда я велел запереть ее; я хотел было отправить ее к тебе в Басру, но, если Аллах привел тебя сюда, значит, судьба этой женщины была заранее предначертана. И теперь я поведу тебя к ней, и от тебя одного зависит — простить ее или поступить с ней так, как она того заслуживает. Ибо не скрою от тебя, что мне известно все это прискорбное приключение, в котором виновата она одна, так как мужчина, соблазненный женщиной, не виноват, ибо он не может противостоять влечению, которым наделил его Всевышний. Но женщине Он дал совсем иное сложение, и она одна виновата, если не отталкивает благоразумно приближение и нападение мужчины. Ах, брат мой, неистощимым запасом мудрости и терпения должен обладать тот, у которого есть жена!

И ювелир оста Обейд ответил:

— Согласен с тобой, о брат мой! Жена моя одна виновата во всем. Но где же она?

Купец сказал:

— Она в том павильоне, который ты видишь вдали перед собой, а вот и ключ от него.

И ювелир взял ключ и пошел к павильону и, отперев двери, вошел к своей жене Халиме. И приблизился он к ней, не произнося ни слова, и вдруг охватил руками ее шею и задушил ее со словами:

— Так умирают все развратницы твоей породы!

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Так умирают все развратницы твоей породы!

Что касается купца Абд эль-Рахмана, то, желая по возможности загладить вину своего сына Камара и заслужить милость Всевышнего, он счел своим долгом в самый день свадьбы Камара, выдать замуж дочь свою Утренняя Звезда за ювелира оста Обейда. Но Аллах могущественнее и великодушнее всех!

И, рассказав эту историю, Шахерезада умолкла. А царь Шахрияр воскликнул:

— Да дозволит Аллах, о Шахерезада, чтобы всех развратниц на свете постигла участь жены ювелира! Ибо такой именно конец приличествовал бы многим из тех историй, которые ты рассказывала мне! Признаюсь, я нередко испытывал раздражение в душе, о Шахерезада, когда узнавал, что некоторых женщин постигла судьба, далеко не соответствовавшая моим взглядам и наклонностям. Ибо тебе известно, как поступил я с моей лживой и бесстыдной женой — да не смилуется над нею Аллах! — и со всеми ее вероломными невольницами!

Но Шахерезада, не желавшая, чтобы царь слишком долго останавливался на подобных мыслях, не сказала больше ни слова по этому поводу и поспешила приступить к рассказу о бараньей ноге.

РАССКАЗ О БАРАНЬЕЙ НОГЕ

Рассказывают — но Аллах мудрее всех, — что в царствование царя из царей этой страны жила в Каире молодая женщина, одаренная такой необычайной хитростью и ловкостью, что для нее, казалось, легче было пройти через ушко самой тонкой иглы, чем выпить глоток воды.

И к тому же Аллах, распределяющий по Своему усмотрению добродетели и пороки, одарил ее таким пылким темпераментом, что, если бы ей пришлось быть одной из четырех жен правоверного и делить ночи по всей справедливости на четыре равные части — по одной для каждой из четырех жен, — она, наверное, умерла бы от неудовлетворенного желания.

Кроме того, она так умело устроила свои дела, что не только сделалась единственной женой одного молодца, но даже ухитрилась сочетаться законным браком с двумя мужьями, которые принадлежали к той породе петухов из Верхнего Египта, что способны удовлетворить двадцать кур одну за другой.

И действовала она к тому же с такой ловкостью и с такими предосторожностями, что ни один из ее мужей не подозревал об этом дележе, столь противном закону и обычаям правоверных. Впрочем, успеху ее ухищрений больше всего содействовала сама профессия ее мужей, ибо один из них был ночным вором, а другой — дневным. И вот когда один из них, проработав весь день, возвращался к ночи домой, то другого, выходившего на работу по ночам, уже не оказывалось дома. Что касается их имен, то одного звали Харам-вор, а другого — Акил-мошенник.

И проходили дни и месяцы, и Харам-вор и Акил-мошенник превосходно справлялись со своими обязанностями: петуха — дома, и лисицы — вне дома.

Но вот в один день среди других дней Харам-вор, удовлетворив искуснее, чем когда-либо, пылкость дочери своего дяди, обратился к ней с такими словами:

— Дело чрезвычайной важности, о жена, заставляет меня отлучиться на неопределенное время из дома. Да ниспошлет мне Аллах удачу в моем предприятии, дабы я мог поскорее вернуться к тебе.

А молодая женщина ответила ему: