Тысяча и одна ночь. В 12 томах

А еврей, из бороды которого мошенник успел уже вырвать добрую половину волос, простонал:

— О господин наш кади, это ложь! Никогда не видел я и не знал этого человека, который так грубо обошелся со мною и поверг меня в то жалкое состояние, в котором я теперь нахожусь, после того как он поднял против меня весь базар и навсегда лишил меня и кредита, и доброй славы безукоризненно честного менялы.

Но Акил воскликнул:

— О проклятый сын Израиля! С каких это пор слова такого пса, как ты, значат больше, чем слова правоверного?! О господин наш кади, этот мошенник отрицает свое воровство с такой же дерзостью, как тот купец из Индии, историю которого я мог бы рассказать твоей милости, если она тебе неизвестна!

И кади ответил:

— Нет, я не знаю истории купца из Индии. Так что же случилось с ним? Расскажи мне вкратце.

И Акил сказал:

— Клянусь головой моей и глазом моим! О господин наш, буду краток: индийский купец этот был человеком, сумевшим внушить такое доверие торговым людям, что однажды ему вручили на сохранение большую сумму денег, не взяв с него расписки. И он воспользовался этим обстоятельством, чтобы отрицать получение денег, когда собственник явился получить их от него обратно. И так как против него не было ни свидетелей, ни записки, то он, конечно, преспокойно воспользовался бы чужим имуществом, если бы кади того города не удалось хитростью заставить его сознаться во всем. И, добившись этого сознания, он приказал дать ему двести палочных ударов по пяткам и выгнал его из города. — Затем Акил продолжил: — И теперь я уповаю на Аллаха, о господин наш кади, и надеюсь, что милость твоя благодаря проницательности и тонкости твоей легко найдет способ обнаружить двоедушие этого еврея. И прежде всего дозволь рабу твоему просить тебя приказать обыскать этого вора, дабы уличить его в воровстве.

Выслушав речь Акила, кади приказал стражникам обыскать еврея. И они не замедлили найти на нем мешок, о котором шла речь. И обвиняемый с громкими стенаниями продолжал утверждать, что мешок этот был его законною собственностью. А Акил, со своей стороны, уверял со всевозможными клятвами и с бранью против иноверца, что он в совершенстве узнает похищенный у него мешок. И тогда кади, будучи опытным судьей, приказал, чтобы каждая из тяжущихся сторон заявила, что содержится в этом спорном мешке.

И еврей заявил:

— В моем мешке находится, о господин наш, пятьсот золотых динаров — ни на один больше, ни на один меньше, — которые я положил туда сегодня утром.

А Акил воскликнул:

— Ты врешь, собака! Если только, в противность вашему обыкновению, ты не собираешься возвратить мне больше, чем тебе было дано. Я же объявляю, что в мешке находится только четыреста девяносто динаров — ни на один больше, ни на один меньше. И сверх того, там должно еще храниться медное кольцо с моей печатью, если только ты уже не припрятал его.

И кади открыл мешок при свидетелях, и содержимое его лишь подтвердило показания мошенника. И кади тотчас же передал мешок Акилу и приказал тут же наказать палками еврея, онемевшего от изумления.

Когда Харам-вор увидел, что проделка сотоварища его Акила-мошенника увенчалась успехом, то поздравил его и сказал, что ему будет очень трудно превзойти его. Однако он все-таки условился встретиться с ним в тот же вечер близ дворца султана, дабы в свою очередь попытать свои силы на какой-нибудь проделке, которая не оказалась бы недостойной той чудесной плутни, свидетелем которой он только что был.

И вот с наступлением ночи оба сотоварища встретились на условленном месте. И Харам сказал Акилу:

— Товарищ, тебе удалось посмеяться над бородой еврея, да еще и кади. Я же думаю обратиться к самому султану. Вот и веревочная лестница, при помощи которой я проникну в покои султана. Но ты должен сопровождать меня туда, чтобы быть свидетелем всего, что произойдет.

И Акил, привыкший не к воровству, а лишь к мошенничеству, был сначала сильно напуган дерзостью этого предприятия, но ему стало стыдно идти на попятную перед своим сотоварищем, и он помог ему перебросить веревочную лестницу через стену, окружавшую дворец. И оба они вскарабкались по ней, спустились на землю с противоположной стороны, прошли через сад и вступили во дворец под покровом ночной темноты.

И добрались они по галереям до покоев самого султана; и Харам, приподняв занавес, показал своему спутнику спящего султана, подле которого находился мальчик, потихоньку щекотавший ему пятки. И мальчик этот…

Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И мальчик этот, услаждая этим движением сон султана, по-видимому, с трудом боролся со сном и, чтобы не заснуть окончательно, жевал кусочек смолы.

Увидев это, Акил, охваченный страхом, чуть не упал навзничь, а Харам сказал ему на ухо:

— Чего же ты так испугался, друг? Ты говорил с кади, а я, в свой черед, хочу говорить с султаном!