Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Да воздаст тебе Аллах Своими благодеяниями, о Азиз! Для меня не подлежит сомнению, что ты обязан своим спасением из рук этой дочери Далилы Пройдохи только вмешательству бедной Азизы! А теперь, когда ты лишился ее, берегись сетей этой коварной девушки… Но я не вправе открыть тебе больше этого, ибо нас связывает страшная тайна!

Я сказал:

— О да, все это было между мною и Азизой!

Она сказала:

— Ах, поистине, нет больше таких чудных женщин, какой была Азиза!

А я сказал:

— И знай еще, что перед смертью она повелела мне сказать моей возлюбленной — той, которую ты называешь дочерью Далилы Пройдохи, — эти простые слова:

Как смерть сладка в сравнении с изменой!

Не успел я произнести эти слова, как она воскликнула:

— О Азиз, вот именно эти слова и спасли тебя от верной смерти! Живая или мертвая, Азиза продолжает охранять тебя! Но оставим мертвых: да покоятся они в мире и милости Аллаха! Займемся теперь действительностью. Знай же, что я давно уже возгорела желанием овладеть тобою, и желание это терзало меня все дни и все ночи, и только сегодня мне удалось наконец завлечь тебя, как видишь!

Я отвечал:

— Да, клянусь Аллахом!

Она продолжала:

— Но ты молод, о Азиз, и не предполагаешь даже, на какие хитрости способна такая старуха, как моя мать!

Я сказал:

— Нет, клянусь Аллахом!

Она продолжала:

— Покорись же судьбе твоей и предоставь себя ее воле, и ты не нахвалишься своей женой! Ибо, повторяю, я хочу соединиться с тобой законным браком перед Аллахом и Его пророком (да будет с ним молитва и мир!). И все желания твои будут тотчас же исполнены свыше ожидания; и у тебя будут богатства, и великолепные ткани для платьев, и легкие тюрбаны, и все это без всяких затрат с твоей стороны; и никогда я не позволю тебе развязывать кошелек твой, ибо у меня ты всегда найдешь свежий хлеб и полный кубок. И в уплату за это я потребую у тебя только одного, о Азиз!

Я спросил:

— Чего же?

Она сказала:

— Чтобы ты делал со мной то же, что делает петух!

Я сказал с изумлением:

— Что же делает петух?

При этих словах молодая девушка залилась громким смехом, и смеялась она так долго, что повалилась на пол; и она стала топать ногами от восторга и захлопала в ладоши. Потом она сказала мне:

— Как?! Ты не знаешь, о Азиз, в чем заключается ремесло петуха?!

Я сказал:

— Нет, клянусь Аллахом! Я не знаю такого ремесла! И в чем же состоит оно?

Она сказала:

— Ремесло петуха, о Азиз, состоит в следующем: есть, пить и совокупляться.

Услыхав эти слова, я несказанно смутился и сказал:

— Клянусь Аллахом, я не знал, что это можно назвать ремеслом!

Она ответила:

— Это прекраснейшее ремесло, о мой Азиз, смелее! Встань, воспользуйся своим кнутом, сделай его твердым и длинным и займись делом! — И она закричала матери: — О мать моя, иди скорее!

И вот в комнату вошла ее мать в сопровождении четырех свидетелей; и каждый из них держал в руке зажженный факел; и после обычных приветствий они приблизились и уселись в круг.

Тогда молодая девушка поспешила, следуя обычаю своей страны, опустить вуаль на лицо и завернулась в изар[103]. И свидетели поспешили написать брачный договор; и она великодушно признала в этом договоре, что получила от меня десять тысяч динариев для покрытия всех сделанных и предстоящих расходов; и она заявила себя моей должницей перед Аллахом и своей совестью. Потом она раздала обычное вознаграждение свидетелям, и после установленных поклонов они направились в ту же дверь, откуда вошли к нам. И вслед за ними исчезла и старуха мать. И тогда мы остались одни в большой зале с четырьмя просветами.

В эту минуту Шахерезада заметила приближение утра и умолкла.

А когда наступила

СТО ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Мы остались одни в большой зале с четырьмя просветами.

Тогда молодая девушка поднялась и стала раздеваться, и она приблизилась ко мне в одной рубашке из тончайшей ткани. И какая это была рубашка! О бесподобные вышивки! И были на ней еще тонкие шальвары, но она поспешила сбросить их и, взяв меня за руку, повела меня в глубину алькова, и тут бросилась со мною на большую кровать из чистого золота и сказала мне, задыхаясь:

— Теперь это разрешено законом! И нет ничего постыдного в том, что законно!

И она растянулась рядом со мною, гибкая и стройная, и прижала меня к себе. Затем она горячо задышала и кокетливо-томно застонала, а потом задрала свою рубашку до шеи. Я едва уже мог сдерживать свои желания, и, в то время как она вытягивалась и моргала, я невольно проник в нее. И при этом я вспомнил, как очаровательно и точно об этом сказал поэт: