Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Ради Аллаха, не оставляй меня никогда!

И я поспешил выразить ей мое послушание и повиновение. И я продолжал проводить с нею ночи, и она всегда встречала меня с радостным восторгом и не жалела ничего, чтобы доставить мне удовольствие. И таким образом, я не переставал есть и пить, и целовать мою подругу, и совокупляться с нею; и я носил великолепные платья, одно лучше другого, и тончайшие рубашки, одна тоньше другой; и я достиг пределов тучности и не знал ни горестей, ни забот; и я лишился даже воспоминания о бедной дочери моего дяди. И в этом состоянии блаженства я пробыл целый год.

И вот в начале второго года отправился я однажды в хаммам и облачился в самое роскошное из моих платьев, и, выходя из хамма-ма, выпил чашку шербета и с наслаждением вдыхал тонкий аромат, распространявшийся от моего платья, пропитанного благовониями; и был я в самом блаженном настроении и видел все в самом радужном свете; и ощущение бытия было особенно сладостно для меня в этот день, и настолько, что я был точно опьянен, не чувствовал тяжести собственного тела и бежал, точно человек, охваченный винными парами. И вот в этом-то состоянии мною овладело желание излить душу на груди моей подруги.

И я направился к ее дому и, переходя через глухой переулок Флейты, увидел старуху, которая шла навстречу мне, держа в руке фонарь, освещавший дорогу перед ней, и какое-то письмо в свертке. И я остановился; тогда она, пожелав мне мира, сказала…

Дойдя до этого места своего повествования, Шахерезада увидела приближение утра и скромно умолкла, не желая злоупотреблять данным ей разрешением.

А когда наступила

СТО ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Тогда она, пожелав мне мира, сказала:

— Сын мой, умеешь ли ты читать?

Я отвечал:

— Да, добрая женщина.

Она сказала мне:

— В таком случае прошу тебя, возьми это письмо и прочитай мне его!

И она протянула мне письмо; и я взял, развернул его и прочитал. И в нем говорилось, что отправитель письма находится в добром здравии и шлет поклоны и всякие пожелания сестре и родителям. И, услыхав это, старуха подняла руки к небу и пожелала мне всякого благополучия за добрую весть; и она сказала мне:

— Да избавит тебя Аллах от всех страданий, как ты избавил от тревоги мое сердце!

Потом она взяла письмо из моих рук и пошла своей дорогой. В эту минуту меня охватила срочная потребность помочиться, я подошел к стене по своей нужде, и, когда я закончил, и привел в порядок свое платье, и собирался уже удалиться, я увидел ту же старуху, которая возвращалась ко мне; и, подойдя ко мне, она взяла мою руку и поднесла ее к своим губам и сказала:

— Извини меня, господин мой! Я хочу попросить тебя об одной милости, и если ты соблаговолишь исполнить ее и завершишь свои благодеяния, то Всемилостивый Аллах вознаградит тебя за все! Прошу тебя, благоволи последовать за мной до дверей нашего дома, близехонько отсюда, чтобы прочитать еще раз, стоя за дверью, это письмо; ибо женщины, живущие в нашем доме, отнесутся с недоверием к моим словам, в особенности же дочь моя, которая очень привязана к своему брату, отправителю этого письма; и вот уже десять лет прошло с тех пор, как он отправился путешествовать, и это первая весточка от него, которого мы уже оплакивали как умершего. Прошу же тебя, не отказывай мне в этом! И тебе не нужно даже входить в дом, так как ты можешь читать письмо, стоя перед дверью. Впрочем, ведь ты знаешь слова пророка (да будет с ним мир и молитва!) относительно тех, кто помогает своим ближним: «Того, кто избавит мусульманина от какой-нибудь беды из бед этого мира, Аллах избавит от семидесяти двух бед будущего мира!»

Тогда я поспешил исполнить просьбу старухи и сказал ей:

— Иди вперед и посвети мне!

И старуха пошла вперед, и, пройдя несколько шагов, мы пришли к дверям какого-то дворца.

Это была монументальная дверь, вся покрытая украшениями из чеканной бронзы и красной меди. И я подошел вплотную к двери; и старуха закричала что-то на персидском языке. И тотчас же — раньше чем я успел опомниться, до того быстро все это произошло, — передо мною появилась за полуотворенной дверью стройная улыбающаяся молодая девушка с босыми ногами. Мраморный пол, очевидно, только что помыли, и он еще не просох; и она приподнимала руками складки своих шальвар, чтобы не замочить их, до самого верха бедер; и рукава ее также были приподняты до самых плеч и обнажали руки ослепительной белизны. И я не знал, чем мне больше восхищаться — ее бедрами, этими колоннами из алебастра, или ее дивными руками, точно выточенными из хрусталя. Изящные лодыжки ее были украшены золотыми бубенчиками, усеянными драгоценными камнями, а на руках блестели тяжелые браслеты, переливавшиеся огнями всех цветов; в ушах сверкали серьги с подвесками из чудесного жемчуга, а на шее — тройное ожерелье из бесподобных драгоценных камней; на голове красовался платочек из тончайшей ткани, усеянной алмазами.