Тысяча и одна ночь. В 12 томах

О мой Господь! К Тебе свою хвалуЯ шлю теперь! Тебе хвала и слава,О мой Господь, что направлял меняВ пути тяжелом благостной рукой!Ты мне послал именья и богатства,Ты дал мне трон и милости Твои,И в руку мне вложил Ты меч победный,Отваги меч. И дал Ты мне во властьСтрану большую, и меня осыпал

Великодушной милостью Своей.Меня всегда кормил Ты на чужбинеИ заступался за меня повсюду,Когда я был один среди чужих.Хвала Тебе! Мое чело украсилСвоей Ты славой. С помощью ТвоейМы победили румов, презиравшихТвое величье. Долго их мы гналиПеред собой, как сбившееся стадо.

Хвала Тебе! На полчища неверныхСвой грозный гнев обрушил тяжко Ты —И вот они опьянены навеки,Но не вина бродилом благородным,А кубком Смерти, посланным Тобой!И если есть немало правоверных,Что полегли на этом бранном поле,Им суждено бессмертие в удел —Они сидят под свежими ветвями

На берегу реки, текущей медом,Благоуханной, сладостной реки…

Только Даул Макан произнес эти стихи, как продвигавшееся вперед войско увидело, что вдали поднялась черная пыль, а когда она рассеялась.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СТО ПЕРВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И вдали поднялась черная пыль, а когда она рассеялась, из нее показалась проклятая старуха Зат ад-Давахи по-прежнему в образе почтенного отшельника. Тогда все бросились целовать ей руки, а она со слезами на глазах и дрожащим голосом сказала им:

— Я должна сообщить вам о несчастье, о народ правоверный! Поспешите вперед! Братья-мусульмане, стоявшие лагерем под стенами Константинии, подверглись неожиданному нападению со стороны осажденных, и притом в очень большом количестве; и теперь они совершенно разбиты. Спешите же им на помощь, иначе от главного придворного и воинов его не останется к вашему приходу и следа!

Услыхав эти слова, Даул Макан и Шаркан почувствовали, что сердца их готовы вылететь из груди от слишком сильного биения, и в полном сокрушении они бросились на колени перед святым отшельником и облобызали ноги его; и все воины зарыдали и стали испускать крики отчаяния.

Но не то было с великим визирем Данданом, ибо он один не сошел с лошади и не стал целовать рук и ног злополучного отшельника. А перед всем собранием военачальников он воскликнул громким голосом:

— Клянусь Аллахом, о мусульмане, сердце мое полно какого-то отвращения к этому странному отшельнику; и я чувствую, что он принадлежит к проклятым, к тем, для которых навсегда закрыта дверь небесного милосердия! Поверьте мне, о мусульмане, и прогоните от себя этого проклятого колдуна! Поверьте старому товарищу покойного царя Омара аль-Немана! И, не обращая больше внимания на слова этого проклятого, поспешим скорее к Константинии!

На эти слова Шаркан сказал визирю Дандану:

— Изгони из ума своего эти нехорошие подозрения, которые доказывают только, что ты не видел, как этот святой отшельник возбуждал во время битвы мужество в мусульманах и бесстрашно бросался на мечи и копья врагов. Постарайся не злословить этого святого, ибо злословие есть грех и нападки на благого человека осуждаемы. И знай, что, если бы он не был угоден Аллаху, он не мог бы обладать такою силой и выносливостью и не был бы спасен от мук, которые он переносил в подземелье.

Затем, сказав эти слова, Шаркан предложил святому отшельнику прекрасного, сильного мула с роскошно убранным седлом и сказал ему:

— Сядь на этого мула, чтобы не идти пешком, о отец наш, о святейший из отшельников!

Но коварная старуха воскликнула:

— Могу ли я думать о своем покое, в то время как тела правоверных валяются без погребения под стенами Константинии?!

И она не согласилась сесть на мула, а присоединилась к воинам и не переставала кружиться между пехотинцами и всадниками, как ищущая добычи лиса. И, кружась таким образом, она все время произносила громким голосом стихи из Корана и молитвы к Всевышнему, пока мусульмане не увидели, что навстречу им беспорядочно бежит разбитое войско, находившееся под командой главного придворного.