Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Тогда Шаркан призвал старшего придворного и громким голосом перед всем собранием начальников поздравил его и воздал ему хвалу за твердость в его сопротивлении, и за осторожность, с которою он поступал, и за терпение после поражения. И все мусульманские воины, собравшиеся теперь в единое сплоченное войско, дышали только надеждой на отмщение и, развернув знамена, направились к Константинии.

Когда христиане увидели приближение этого страшного войска с развевающимися знаменами, на которых были написаны слова веры, они пожелтели, как шафран, и стали жаловаться на судьбу и призывать Иисуса Христа, и Мариам, и Ханну[82], и Крест и просили своих патриархов и своих нечестивых священников молиться за них святым.

Что же касается мусульманского войска, то, подойдя к стенам Константинии, оно стало готовиться к бою. Тогда Шаркан подошел к брату своему Даул Макану и сказал ему:

— О царь времен, несомненно, что христиане не откажутся от борьбы, которой мы сами так страстно желали. И вот я хотел бы высказать свое мнение, ибо определенный план составляет суть всякого порядка и успеха.

И царь сказал ему:

— Какое желание ты хочешь высказать, о господин превосходных мыслей!

А Шаркан сказал:

— Вот какое. Лучшее расположение войск для битвы состояло бы в том, чтобы я поместился в самом центре нашего войска, как раз перед неприятельским фронтом; великий визирь Дандан будет командовать правым центром; эмир Тюркаш — левым центром, эмир Рустем — правым крылом, а эмир Вахраман — левым крылом. Ты же, о царь, останешься под покровом главного знамени, обозревая все движение, ибо ты столп наш и наша единственная надежда после Аллаха! И все мы будем служить укреплением тебе!

Тогда Даул Макан поблагодарил своего брата за высказанное им мнение и за преданность его и приказал привести его план в исполнение.

Между тем из рядов румских выехал один всадник и быстро двинулся по направлению к мусульманам. И когда он подъехал ближе, они увидели, что он сидел на муле, который подвигался быстрым шагом, и белое шелковое седло его было покрыто кашмирским ковром; а сам всадник был красивый старик, с седой бородой, с представительной наружностью, в белой шерстяной накидке. Он подъехал к тому месту, где находился Даул Макан, и сказал:

— Я приехал к вам в качестве посланца; и так как я являюсь только посредником, а посредник должен быть неприкосновенен, то дайте мне возможность говорить в спокойствии и безопасности, и я сообщу вам, зачем меня послали.

Тогда Шаркан сказал ему:

— Ты можешь не опасаться.

Тогда посланный спустился с лошади и, сняв крест, который висел у него на шее, передал его царю и сказал:

— Я приехал к вам от царя Афридония, согласившегося последовать моим советам и прекратить наконец эту ужасную войну, которая губит столько тварей, созданных по образу Божию. И вот я предлагаю вам от его имени положить конец этой войне поединком между царем Афридонием и главою мусульманского воинства, доблестным Шарканом.

Выслушав эти слова, Шаркан сказал:

— О старик, вернись к румскому царю и скажи ему, что защитник мусульман Шаркан принимает его вызов. И завтра утром, когда мы отдохнем от этого долгого перехода, мы скрестим с ним оружие. И если я буду побежден, воины наши должны будут искать спасения в бегстве.

Тогда старик вернулся к царю Константинии и передал ему этот ответ. И, выслушав его, царь чуть не подпрыгнул от радости, ибо он был уверен, что убьет Шаркана, и принял для этого все меры. И всю эту ночь он только и делал, что ел и пил, и молился, и говорил речи. А когда наступило утро, он, одетый в золотую кольчугу, посреди которой блестело зеркало в оправе из драгоценных камней, сел на своего боевого коня; и он держал в руке большую кривую саблю, а за плечом у него был лук сложного устройства, как вообще многое у людей Запада. И, подъехав вплотную к рядам мусульман, он поднял забрало и воскликнул:

— Вот я! И тот, кто знает меня, знает, с кем имеет дело; а тот, кто меня не знает, скоро должен будет узнать! Эй вы! Я царь Афридоний, с головою, покрытой благословениями!

Однако не успел он еще договорить, как перед ним появился Шаркан верхом на ахалтекинском[83] коне, который стоил более тысячи червонцев и на котором было парчовое седло, расшитое жемчугом и драгоценными камнями. И он держал в руке индийский меч с золотой насечкою и с клинком, который мог разрубать сталь и резать все что угодно.

И, подъехав на своей лошади вплотную к царю Афридонию, он закричал ему:

— Берегись, о проклятый! Быть может, ты считаешь меня за одного из тех юношей с девичьей кожею, которым больше подобает валяться в постели с продажными женщинами, чем выезжать на ратное поле?! Шаркан — вот мое имя, о проклятый!