Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И визирь, несмотря на всю досаду и неудовольствие, испытываемые им после всего случившегося с его сыном, сказал:

— Да, клянусь Аллахом! Все это прекрасно, но все-таки царевна Бадрульбудур — единственное сокровище и стоит больше всего этого!

А султан сказал:

— Клянусь Аллахом! Это стоит ее и даже много превышает ее стоимость! Вот почему я и не потерплю убытка, если выдам ее замуж за такого богатого, щедрого и великолепного человека, как властитель Аладдин, сын наш!

И, обернувшись к остальным визирям, эмирам и именитым людям, он вопросил их взглядом. И все ответили троекратным поклоном до земли в знак согласия своего с тем, что сказал султан.

Тогда султан уже перестал колебаться.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И все ответили троекратным поклоном до земли в знак согласия своего с тем, что сказал султан.

Тогда султан уже перестал колебаться. И, не заботясь уже о том, обладал ли Аладдин всеми остальными качествами и правами, которые требуются от жениха дочери султана, он повернулся к матери Аладдина и сказал ей: — О достоуважаемая мать Аладдина, прошу тебя передать сыну твоему, что с этой минуты он вошел в мой дом и в мою семью и я жду только его прихода, чтобы обнять его, как отец обнимает сына, и чтобы сочетать его браком с моей дочерью Бадрульбудур согласно Корану и Сунне!

И мать Аладдина после обоюдных приветствий поспешила удалиться и с быстротой ветра понеслась домой, чтобы сообщить сыну обо всем происшедшем. И торопила она его и говорила, чтобы он поспешил явиться к султану, ожидающему его с живейшим нетерпением. Аладдин же, узнав о том, что после столь долгого ожидания исполняются все его желания, не хотел показать, до какой степени опьянен он радостным известием, и спокойнейшим голосом и без всякой торопливости ответил:

— Это счастье послано мне Аллахом, твоими благословениями и твоим неутомимым усердием, о мать моя!

И поцеловал он у нее руки и попросил позволения удалиться в свою комнату, чтобы приготовиться к посещению султана.

Как только остался один, Аладдин взял волшебную лампу, оказавшую ему уже так много услуг, и потер ее, как делал это всегда.

И немедленно явился джинн и, склонившись перед ним, как обычно, спросил какая требуется от него услуга.

И Аладдин ответил:

— О джинн — слуга лампы, — я желаю идти в хаммам! А после хаммама хочу, чтобы ты принес мне такое платье, какого нет ни у одного из величайших царей мира, такое великолепное, чтобы знатоки могли оценить его по крайней мере в тысячу тысяч золотых динаров. Вот и все пока.

Тогда джинн — слуга лампы, — поклонившись в знак повиновения, согнул спину пополам и сказал Аладдину:

— Садись, обладатель лампы, ко мне на плечи!

И Аладдин влез на плечи к джинну, свесив ноги к нему на грудь, и джинн поднял его в воздух, сделав невидимым, подобно себе, и перенес в такой прекрасный хаммам, подобного которому не было ни у царей, ни у кесарей. И весь этот хаммам был построен из нефрита и прозрачного алебастра, и были в нем водоемы из розового сердолика и белого коралла, с изумрудными орнаментами очаровательного, нежного цвета. И глаза, и чувства могли насладиться вполне, потому что все было там стройно и в целом, и в подробностях. И пленительная свежесть господствовала там, и теплота стояла ровная, и жар был размерен. И ни один человеческий голос не нарушал тишины, царившей под белыми сводами. Но как только дух поставил Аладдина на помост первой залы, красивейший молодой джинн, подобный отроковице, но еще более пленительный, явился перед ним и помог раздеться, набросил ему на плечи ароматическую простыню и, поддерживая осторожно и кротко, привел его в прекраснейшую из зал, вымощенную разноцветными драгоценными камнями. И тотчас же другие молодые джинны, не менее пленительные и прекрасные, приняли Аладдина из рук первого, посадили поудобнее на мраморную скамью и принялись тереть и мыть его разными душистыми водами; и растирали они его с изумительным искусством и потом окатили водой из мускатных роз. И их умелыми стараниями цвет кожи его сделался подобным розовому лепестку, и белизна чередовалась с румянцем. И почувствовал он себя легким, как птичка, готовая улететь. А первый джинн пришел за ним и отвел на возвышение, где в качестве прохладительного предложил ему восхитительный шербет из серой амбры. И тут же стоял джинн — слуга лампы, — держа в руках одеяние, с великолепием которого ничто не могло сравниться. И при помощи молодого джинна с нежными руками он оделся и уподобился сыну царя из царей и был даже еще величественнее. И джинн — слуга лампы — снова посадил его к себе на плечи и принес в дом его, в комнату его без малейшего толчка.

Тогда Аладдин повернулся к джинну — слуге лампы — и сказал ему:

— А теперь знаешь ли, что остается тебе сделать?

Тот ответил:

— Нет, о владелец лампы! Но приказывай — и я буду повиноваться, летая ли в воздухе, ползая ли по земле!

И сказал ему Аладдин: