Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Не теряй времени на снимание покрывала, о мать моя, потому что тебе придется сейчас же идти во дворец вместе с этими невольниками, которых ты видишь здесь, на дворе. Как ты можешь видеть, эти сорок невольниц несут приданое, которое потребовал султан за дочь свою. Прошу тебя, прежде нежели приготовить обед, окажи услугу и проводи этих людей к султану!

И тотчас же мать Аладдина поставила невольников одного за другим: перед каждой молодою невольницей стоял негр, и между каждой группой было расстояние в десять шагов. И когда последняя пара вышла из дверей, мать Аладдина пошла позади, замыкая шествие. И успокоенный Аладдин запер двери и ушел в свою комнату спокойно ждать возвращения матери своей.

Как только первая пара показалась на улице, стали собираться любопытные; когда же выступило все шествие, громадная толпа наводнила улицу, зашумела, выражая удивление. И весь базар сбежался, чтобы полюбоваться таким великолепным и изумительным зрелищем. Каждая пара уже представляла дивное зрелище. Наряды были роскошны и необыкновенно изящны; белолицая красавица невольница следовала за красавцем негром; они шли, стройные, прекрасные, ровным и мерным шагом на равном расстоянии один от другого; на головах невольниц сияли золотые блюда с драгоценными каменьями; у золотых поясов негров сверкали самоцветные камни, а на их головах искрились парчовые шапочки, с покачивающимися эгретками[43]. Все это представляло восхитительное, ни с чем не сравнимое зрелище, и народ ни минуты не сомневался, что во дворец должен прибыть какой-нибудь царский или султанский сын. И среди изумленной и ошеломленной толпы шествие дошло наконец до дворца. И как только стражники и привратники увидели первую пару, они были охвачены таким восторгом, прониклись таким уважением и изумлением, что внезапно выстроились шпалерами.

А начальник их при виде первого негра принял его за султана негритянского народа, прибывшего в гости к их султану, приблизился к нему, распростерся и хотел поцеловать край одежды его, но затем увидел всю следовавшую за ним дивную вереницу. И первый негр, получивший от джинна необходимое наставление, сказал, улыбаясь:

— Я и все мы лишь рабы того, кто появится, когда наступит для этого минута!

И, проговорив это, он вошел в ворота дворца, за ним последовала девушка с золотым блюдом и все стройное шествие. И все восемьдесят невольников и невольниц прошли через первый двор и выстроились в большом порядке во втором, на который выходили окна приемной залы, находившейся в нижнем ярусе дворца.

Как только занимавшийся в это время делами государства султан увидел во дворе этот великолепный кортеж, затмевавший своей роскошью все, чем обладал он во дворце, то приказал немедленно очистить залу и принять в ней новоприбывших. И вот они вошли мерным шагом и один за другим выстроились большим полумесяцем пред троном султана. И невольницы при помощи товарищей-негров поставили на ковер золотые блюда. Потом все восемьдесят распростерлись и поцеловали землю между рук султана, а затем тотчас же встали все вместе и одинаковым ловким движением открыли блюда, наполненные волшебными плодами. И, скрестив руки на груди, они стояли, выражая своими позами глубочайшее почтение.

Тогда только мать Аладдина, стоявшая позади, вышла на средину полумесяца, образуемого сорока перемежавшимися парами, и после обычных поклонов и взаимных приветствий сказала царю, онемевшему от изумления перед таким несравненным зрелищем:

— О царь времен, сын мой Аладдин, раб твой, посылает меня с приданым, которое ты требовал за Бадрульбудур, почитаемую дочь твою! Он поручил мне сказать тебе, что ты ошибся в оценке стоимости царевны и что все это много ниже ее достоинств. Но он надеется, что ты извинишь его за эту малость и примешь эту скромную дань в ожидании того, что он сделает в будущем.

Так говорила мать Аладдина. Но султан так озадачился, что был не в состоянии хорошенько понять то, что она сказала, и стоял, открыв рот и вытаращив глаза. И смотрел он попеременно на сорок золотых блюд, на то, что в них заключалось, на молодых невольниц, принесших блюда, и на молодых негров, сопровождавших этих разносчиц. И не знал он, чем ему больше любоваться: драгоценностями ли, подобных которым не было на всем свете, или невольницами, прекрасными, как луны, или невольниками-неграми, казавшимися царями? И стоял он так с час и не мог вымолвить ни слова и оторвать глаз от всех чудес, которые видел перед собою. И кончил он тем, что, вместо того чтобы обратиться к матери Аладдина и выразить ей свои чувства по поводу всего того, что она представила ему, он повернулся к своему великому визирю и сказал:

— Клянусь жизнью своею! Что значат богатства наши и мой дворец в сравнении с таким великолепием?! И что должны мы думать о человеке, могущем собрать и прислать нам все это в такой короткий срок, который едва достаточен для того, чтобы только выразить желание?! И чем становятся достоинства самой дочери моей перед лицом такого обилия красоты?!