Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Я счел тебя надежною бронею,Чтобы меня от дротиков враговТы мог спасти, но сам же обратилсяТы в наконечник острого копьяИ в грудь мою предательски вонзился!Когда моим уделом власть была,Тогда нередко правою рукою,Что наказанья раздавать должна,Я в левую перелагал оружье,В бессильную. Да, так я поступал.Избавьте же, молю вас, от упреков,От осуждений тягостных меня,Пусть лишь врагов губительные стрелы

Вонзаются в растерзанную грудь!Душе моей, израненной врагами,Пожертвуйте молчанья кроткий дар,Не угнетайте жесткими словамиИ тяжестью упреков вы своих!Я брал друзей, чтобы бронею прочнойОни мне были, — прочною бронейОни и были, но во вражьем стане,Навстречу мне, в руках моих врагов!Я брал друзей, чтоб стрелами вонзалисьОни в сердца. И тучей стрел смертельныхВпились они, — но только в сердце мне!К себе сердца я привлекал усердно,

Чтоб были мне в нужде они верны;Они верны — чужой любви и дружбе!Я их лелеял с жаркою любовью,Чтоб постоянны были мне они;И постоянны мне они — в измене!

Слушая эти стихи, палач вспомнил, что он служил палачом у моего отца и что в то время я осыпал его благодеяниями. И он сказал мне:

— Могу ли я убить тебя, я, твой покорный раб?!

Потом он прибавил:

— Беги! Ты спасся от смерти! И не возвращайся больше в эти края, если не хочешь погубить себя и меня также! И запомни слова поэта:

Друг, будь свободен, и свою ты душуОсвободи от тяжести оков!Пускай дома гробницами послужатДля тех, кто их построил! Ты ж беги!

Твоя страна ведь не одна на свете,Земель есть много без твоей земли,Но никогда нигде ты не отыщешьДругой души, чем та, что есть в тебе!Подумай сам ты! Что за странность это,Что за безумье — жить в такой стране,Где ты встречаешь только униженья,Когда земле Аллаха нет границ!Но если что предписано Судьбою…Да, если смерть кому предрешенаВ одной земле — в другой ее не встретит!Но как узнать, где та лежит земляТвоей судьбы? Не забывай ты только,

Что шея льва и крепнет, и растетЛишь с той поры, как полно разлиласьНа всей свободе львиная душа!

Когда он произнес эти стихи, я поцеловал у него руки и поспешно удалился. Однако я только тогда уверовал в свое спасение, когда оставил далеко за собой город моего отца.

Впоследствии, размышляя о своем избавлении от угрожавшей мне гибели, я утешился в потере глаза. И я продолжал свой путь и наконец прибыл в город моего дяди. И я пришел к нему во дворец и сообщил ему о том, что случилось с моим отцом и со мною.

Тогда он залился слезами и воскликнул:

— О сын моего брата! Ты явился со своим горем к моему горю и со своей печалью к моей печали! Ибо я должен сказать тебе, что сын твоего бедного дяди, которого ты видишь перед собою, пропал без вести много дней тому назад, и я не знаю, что с ним и где он может быть.

И дядя мой рыдал так долго, так горько, что наконец лишился чувств. И когда он пришел в себя, он сказал мне:

— О дитя мое! Я так печалился о потере сына твоего дяди, я, его отец! А ты принес новую печаль к моей печали, рассказав мне о том, что случилось с тобой и с отцом твоим! Но что касается тебя, о дитя мое, то все же лучше лишиться глаза, чем жизни!

Тут я не в силах был скрывать долее того, что случилось с сыном моего дяди, и рассказал его отцу всю правду.

И дядя мой исполнился радости и сказал мне:

— О сын моего брата, пойдем скорее, и укажи мне, где эта могила!

Я отвечал ему: