Тысяча начал и окончаний

– Останься, – сказала Савитри, и это единственное слово было полно тоски, любопытства и удивления. Теперь она узнает вкус его губ, его душу. Она стала по ложечке вливать в него свой сироп из жимолости. – Ты не можешь умереть! Я тебе не позволю.

– Продолжай кормить меня этим, что бы это ни было, – согласился Сатьяван, дочиста вылизывая ложку, – и я останусь здесь навсегда!

Когда он посмотрел на нее, луна в его черных глазах осветила усыпанную драгоценными камнями тропинку, по которой им предстояло идти вместе.

Они провели остаток ночи, беседуя и передавая друг другу горшочек с сиропом, пока пальцы не стали их ложкой, и они кормили друг друга, облизывая пальцы. Они говорили о разных историях, о любимых фильмах, о моде. Они спорили и соглашались друг с другом, потом опять спорили, пока небо снова не сменило одежды, и тогда они поспешили обратно в поместье.

Оказалось, что Сатьяван ничего не помнит об апсарах, которые явились за ним и его братьями-девата, и даже о том, зачем он вообще пошел к озеру; он только знал, что Савитри, живущая в бывшем поместье раны, спасла его во время смертельно опасного ночного купания.

Однако Савитри ничего не забыла, – и уж конечно не забыла предостережения апсары, – но она об этом молчала. В конце концов, в ее распоряжении был год, чтобы найти ответ.

И чтобы понять этого мальчика, о котором говорило пророчество.

* * *

После того, как накрывали стол к завтраку, а после убирали посуду, Савитри вела Сатьявана в свое тайное убежище под деревом и читала ему волшебные сказки и сборники мифов с иллюстрациями. В ответ он читал ей наизусть непристойные баллады и смастерил для нее меч из веток. Наконец, когда даже адреналин, поддерживающий бодрствование заканчивался, они засыпали, свернувшись в клубок в объятиях друг друга; их головы покоились на подушках из мха, а охраняли их собирающие нектар пчелы, которые продолжали жужжать секреты тем, у кого есть уши, чтобы слышать.

Так прошла неделя. Уговорить родителей Сатьявана остаться еще на две недели было нетрудно. Когда его мрачное настроение сменилось ликованием, им не потребовалось другого довода. Когда они в конце концов уехали, то договорились, что Сатьяван останется погостить в поместье, при условии, что он будет здесь готовиться к выпускным экзаменам.

– Не знаю, что ты сделала, – сказала мать Сатьявана Савитри, – какую магию использовала, но я никогда еще не видела его таким счастливым.

Савитри только улыбнулась. «Я его выбрала», – подумала она. Именно это она сказала своим родителям.

Они переглянулись и нахмурились.

– Ты уверена, что поступила разумно? Этого чужака? Он понимает?..

– Да, – твердо ответила она. Она не сказала им, что, когда ей исполнится восемнадцать лет, невзирая ни на какие выпускные экзамены, они с Сатьяваном убегут в город, наденут золотые и серебряные одежды и будут петь, чтобы заработать на еду. Они уже начали готовить свое собственное шоу. Она не хотела думать о своем дне рождения – пока еще не пришло время думать об этом.

Так шли месяцы, они проводили их весело и приятно: с зажженными масляными фонариками, ранголи[93] всех цветов радуги, лакомствами, украшенными серебристыми листьями на фестивале Дипавали

[94]; с подбрасыванием красок и шутками во время Холи[95]. Вечеринки, песни, пикники и марафоны фильмов ужасов занимали все остальное время. Савитри развешивала волшебные фонарики в их беседке, где они обменивались пахнущими жимолостью поцелуями, обсуждали философию и наслаждались ароматными легкими закусками, которые Сатьяван готовил на кухне.

– Я никогда не встречал никого, с кем мог бы разговаривать так, как с тобой, – с удивлением сказал он однажды в солнечный день, когда они сидели в беседке, держа в руках блокноты, и спорили, нужно ли добавить еще одну строчку к песне в их шоу, а пчелы жужжали над ними. – Это так весело! Это заставляет меня думать о том, во что я действительно верю, а не просто о том, во что я считал, что верю.

– Мне это тоже нравится, – призналась Савитри. – Но все равно, Химаншу[96] не нужна эта лишняя строчка, прости, – она теснее прижалась к боку Сатьявана.

– Нет, нужна. Если он ничего не скажет, покажется, будто ему безразлично, что Анджали его бросает.

– Нет, не нужна. Он потрясен тем, что она его покидает, поэтому потерял дар речи. Он не может говорить. Его сердце разрывается, – Савитри сморщила носик. – Это вызывает сострадание.

Сатьяван тоже сморщил нос.

– Дополнительная строчка. Позволь мне ее написать, и ты получишь в награду сольный номер Анджали.

– Прекрасно, – ответила Савитри и надула губки. Но сердце ее сияло, несмотря на ворчливый тон.

– Мне было так скучно до того, как ты появилась; ты даже не представляешь себе, – Сатьяван положил свой блокнот и погладил ее по голове. – Мне просто хотелось исчезнуть.

Чувство вины вонзилось в Савитри как острый клинок. Она должна открыть ему истинную причину того, почему он так себя чувствовал. Но что, если он уйдет, когда все узнает?