Тысяча начал и окончаний

Она бы не вынесла одиночества, после того, как нашла его, ведь он стал человеком, который отражает ее свет! А еще его глупые шутки всегда заставляют ее смеяться, а ее родителей стонать и закатывать глаза. Его познания во всем, от средневекового способа сборки бананов до обычаев приготовления пищи в разных районах страны, поражали ее, а его интуитивное понимание музыки рождало внутри нее собственную мелодию.

Ведь ей до сих пор хотелось целовать Сатьявана под дождем, когда капли пропитывали их одежду и заставляли теснее прижиматься друг к другу. Хотелось вместе с ним гулять по тропинке в недавно открытой оранжерее поместья и выбирать любимых бабочек. Сыграть их уже придуманное шоу перед публикой, сияя, как солнце, и одновременно мерцая, как луна – быть волшебной, раскованной, без маски, чтобы весь мир ее увидел.

Да, она должна все ему рассказать. Она это понимала.

Вместо этого она смотрела на календарь и убеждала себя, что момент еще не настал.

Предостережение апсары так и не сбылось; месяц за месяцем Сатьяван оставался совершенно здоровым. Он даже продолжал заниматься, как обещал. Савитри никогда больше не видела Рамбху. Может быть, думала Савитри, она напрасно тревожилась.

Она начала расслабляться. Сосредоточилась на нескольких последних песнях для их шоу. Вспоминала о тропе, усыпанной драгоценными камнями.

Но однажды, пока Савитри резала лук для ланча, Сатьяван, напевая мелодию из неоконченной жалобной песни Анджали, вышел в сад, чтобы выкопать несколько морковок и срезать несколько веточек кинзы. На это у него должно было уйти несколько минут.

Когда он не вернулся, Савитри отложила нож, сполоснула руки и вышла, чтобы позвать его. Никто не отозвался на ее крик, а когда она добралась до сада, там было пусто.

На всякий случай она проверила беседку. Там роились пчелы, деловито собирая крохотные капельки нектара внутри каждого цветка жимолости. Сатьяван туда не заходил, сообщили они Савитри, но ей известно, что неподалеку выросло несколько кустов дикой сирени?

Сердце Савитри вспыхнуло от страха и боли. Небо разделяло ее чувства – оно оделось в серое, как тоскующие голуби, сари. Она поняла, куда именно он ушел. К озеру.

Она побежала изо всех сил, так быстро, как только могла, уверенная, что уже опоздала. Она молилась на бегу, ее ноги стучали по земле, она все бежала и бежала, и выбежала из деревьев на песчаный берег.

Она увидела его. Он задумчиво смотрел на воду, словно что-то искал. Его тоскливо склоненная голова, бледность его щек испугали ее больше всего. Даже его черная рубаха и штаны казались тусклыми на фоне угрюмого горизонта. Казалось, что он уже ушел, и вскоре его тело тоже исчезнет.

Солнце в ее вздымающейся груди почти обожгло ее при виде этой картины. Ей хотелось броситься к нему, оттащить его назад, увести домой, в поместье. Там его место! Он стоял так близко к воде, будто ждал сигнала. Возможно, трепета лебединого крыла, или падения одного-единственного перышка.

Зова его прежнего существования. Того, к которому она его не отпустила.

Савитри тогда почти позволила ему уйти. Почти.

И все же, она не жалела, что спасла его в ту ночь, и она отказывалась притворяться, что это не так. Медленным шагом, потихоньку, она подошла к нему и достала из кармана баночку с сиропом. Она забыла ложку, но окунула в сироп кончик пальца и провела им по его губам.

Потом отняла руку и стала ждать. Сатьяван машинально облизал губы. Его взгляд прояснился, и он удивленно улыбнулся:

– Савитри!

Ее охватило чувство облегчения, мощное, как приливная волна. Она прижалась к нему, чтобы поцеловать, чтобы напомнить ему о том, что он собирается оставить. Отвлечь его. Может ли поцелуй действительно снять заклятие? Может ли это сделать преданность?

– Я пришла за тобой. Мы уже почти закончили писать жалобную песнь Анджали.

Его глаза широко раскрылись, луна в его груди зажглась, запела вместе с ее солнцем.

– Что я здесь делаю? Нам надо писать песни! Придумывать танцевальные номера, – все еще держась за ее руку, он зашагал размашистым шагом. – Целые театры, полные зрителей надеются на нас!

– Не думаю, что у нас уже достаточно людей, чтобы заполнить театр, – рассмеялась Савитри. – Или хотя бы одно кресло.

На тот случай, если Рамбха наблюдала за ними, она произнесла одними губами:

– Ты его не получишь. Он предназначен мне.

Она от всей души надеялась, что это правда.

Через год после той ночи, когда Савитри в первый раз нашла Сатьявана вместе с превратившимися в лебедей апсарами, она проснулась на рассвете, чтобы нарвать розовых роз и лиловой сирени. Вернувшись на кухню, она оборвала с цветов горсть лепестков, потом сполоснула их и отложила в сторону.

Ей оставалось только нарезать фисташки, но Савитри позволила себе несколько мгновений просто посидеть в тишине. За окном небо надело свой самый свежий, самый яркий лазурный шелк, кое-где украшенный кружевом пушистых облаков.