У Черных рыцарей

В памяти всплыл лагерь военнопленных и страсти, там бушевавшие. В сущности, не страсти, а одна страсть, охватившая всех офицеров: достать денег, любой ценой раздобыть денег! Чтобы бежать, укрыться в безопасном месте, незаметно пересидеть несколько горячих послевоенных лет подальше от мест, где каждый столб, каждая ветка на дереве, кажцый камешек напоминает о миллионах безвинно замученных, расстрелянных, сожженных. В лихорадочной погоне за деньгами офицеры пускались во все тяжкие. Продать семейную реликвию, пронесенную сквозь все годы войны, обыграть вчерашнего однополчанина в карты, заключить выгодное пари, занять у какого-нибудь простачка, а потом не отдать долг - все годилось, лишь бы давало прибыль... Очевидно, это же непреодолимое стремление обеспечить себе будущее руководило и Гарри Брауном. Перспектива разбогатеть, присвоив посылку с документами и ценностями, лишила его здравого смысла, заставила искать сообщника... Понятно, без помощи Фреда Гарри ничего сделать не может... Если, конечно, не отважится вообще убрать его с дороги.

- Вот и королевский дворец, - прервал шофер раздумья Фреда. Остановить?

- На несколько минут. Мне хотелось бы осмотреть памятник Филиппу четвертому. Говорят, он производит ошеломляющее впечатление.

- Туристам очень нравится.

- А вам?

- Видите ли, сеньор, я в скульптурах разбираюсь плохо. Возможно, он в самом деле очень хорош - не скажу, слишком мы к нему пригляделись. Но меня всякий раз поражает другое: руки человека, способные создать такое чудо. Просто невероятно, на чем держится скакун, на котором восседает всадник. Сейчас увидите сами.

В сопровождении шофера Фред подошел к памятнику. Вздыбившийся конь и впрямь опирался на пьедестал лишь задними копытами. Казалось, вся грандиозная, почти шестиметровая бронзовая скульптура висит в воздухе.

Фред обошел памятник, рассматривая его в различных ракурсах.

- Согласен с вами: невероятно! И подумать только: такой величественный памятник поставлен одному из самых ничтожных королей, который привел Испанию к политическому и экономическому упадку! Я не оскорбляю ваши национальные чувства?

- Вы ничего плохого не сказали об испанском народе, надеюсь, и не подумали... А короли? Если на минуту оживить каждую из этих скульптур и спросить, сколько они вместе с инквизицией замучили людей, откуда у них роскошные дворцы и необозримые земельные владения... Боюсь, сеньор, небесный свод рухнул бы в тот же миг, а земля разверзлась бы у них под ногами. Когда я проезжаю по площади, где происходили аутодафе, мне кажется, что до сих пор каждый камень там взывает к небу...

- Странно совпадают человеческие мысли: я только что тоже подумал об инквизиции. До мельчайших подробностей вспомнил картину одного художника... Зичи, кажется, которую однажды наш преподаватель истории принес на урок. Пять "еретиков", приговоренных инквизицией к сожжению. Подножье столба, к которому привязаны осужденные, уже лижут языки пламени. В густом дыму, который стелется по низу и медленно поднимается, гибнут в корчах трое приговоренных. Словно карающий меч, навис над ними черный крест... Но, помнится, меня потрясли не эти ужасающие подробности, а фигура и лицо девушки в центре группы. Вся в белом, она высоко простерла руки к небу, но и в поднятых руках, и в выражении лица были не отчаяние, не мольба о спасении, а гордый вызов небесному судье. Этот образ так глубоко запал в мою детскую душу, что девушка даже снится мне иногда... Возможно, я чувствовал, что встречу похожую. Да, они были очень похожи, даже лицами... Ее тоже уничтожичи изуверы-фанатики, бросив под колеса грузовика.

Фред замолчал. Признание вырвалось невольно счишком уж свежо было воспоминание о гибели Моники. На миг открыв сердце, он почувствовал жгучий стыд.

Но шофер понял настроение странного ночного пассажира - бывает с человеком, когда на него нахлынут воспоминания. В такие минуты надо молча слушать, расспрашивать нельзя.

- Простите, сеньор, своей болтливостью я навеваю на вас тоску. Нам лучше уехать отсюда. Туда, где много людей. Как видно, я плохой собеседник.

- Наоборот, само провидение послало вас мне сегодня. В чужом городе чувствуешь себя так одиноко. И далеко не с каждым встречным можно так свободно перекинуться словом. Кстати, как вас зовут?

- Хуан Лопес, сеньор! Мне тоже сегодня повезло: очень редко попадается пассажир, который считает тебя человеком и удостаивает разговора.

- Тогда надо закрепить знакомство. Давайте посидим где-нибудь в кафе? Я проголодался, да и вы, верно, не откажетесь немного подкрепиться... Договорились?

Хуан Лопес критически оглядел себя.

- Я в рабочем костюме, сеньор. В более или менее приличное кафе меня не пустят. Да и чувствовать я себя буду неловко среди шикарной публики.

- А вы выберете место, где на нас не обратят внимания.

- Вас не испугает, если там будет полно народу? Да и публика не респектабельная.

- Наоборот, это меня развлечет.

- Тогда поехали!