У стен Москвы

После ухода Кожина Ермаковы долго прислушивались к его шагам, а затем к удаляющемуся перестуку копыт. Надежда Васильевна в страхе думала о том, что с ними будет, когда весь город окажется в руках немцев, когда все будет не так, как до сих пор?..

Наташа лежала как окаменевшая.

— Ты о чем думаешь, дочка? — взглянув на нее, спросила Надежда Васильевна.

Наташа, занятая своими мыслями, не расслышала вопроса. Надежда Васильевна подошла к ней, опустилась на стул и еще раз спросила:

— Тебе плохо?

Дочь и на этот раз не ответила ей, а через минуту сама спросила:

— Мама, неужели он никогда не забудет обиды?.. Не простит меня?..

* * *

Выскочив от Надежды Васильевны, Олег побежал к западной окраине города в надежде добраться до полка дяди Саши.

«Я обязательно найду дядю Сашу. Тот возьмет меня в свой полк. Он даст мне винтовку… Нет, лучше автомат и гранаты, а сам ляжет за пулемет, и тогда уж фашисты пусть не просят пощады, — рассуждал по дороге Олег. — Они увидят, как советский командир и пионер умеют бить врага. Еще как увидят!..»

Но Олегу не удалось найти Кожина. Целые сутки мальчик колесил по городу, во время усиленных перестрелок прятался в полуразрушенных подвалах. Обессилев, он снова решил вернуться к Ермаковым.

«Разве найдешь теперь его?» — с грустью думал Олег, подходя к школе, в которой жила Надежда Васильевна.

22

Светало. Генерал фон Мизенбах, широко расставив длинные, худые ноги в хорошо начищенных сапогах, стоял на высоком холме и в большой бинокль смотрел на горящий город, где дивизия его сына вела уличные бои.

Да, Макс был прав, когда неделю назад в небольшой деревушке сказал, что здесь перед ними, словно из-под земли, возник новый фронт русских. Всю эту неделю его соединения при поддержке бомбардировщиков день и ночь атаковали русских, прорывались к ним в тыл, окружали, а они продолжали сопротивляться. Дрались в любых условиях, в любом положении и не помышляли об отходе. И только когда он получил солидное подкрепление, когда фронт русских был уже прорван в двух местах, советское командование решило отвести свои войска за реку.

«Войска»! Командующему четвертой полевой армией Мизенбах доложил, что против него обороняется целая русская армия, но сам-то он хорошо знал, что в этой армии были всего две стрелковые дивизии, четыре танковые бригады, четыре артиллерийских противотанковых полка, два отдельных стрелковых полка и другие специальные подразделения. А вначале не было даже и этих сил.

Черт возьми, чем дальше продвигается он по этой земле, тем его настроение делается все хуже и хуже. Он все чаще ловил себя на мысли, что не так уж не правы были те историки, которые в своих исследованиях писали о трудностях этого театра военных действий, о том сопротивлении, которое способны оказать русские войска.

Но к дьяволу историков с их предположениями и выводами! К дьяволу Секта с его карканьем о безнадежности русской кампании! Несмотря на все их предостережения, армия фюрера находится уже на подступах к самому сердцу этой страны. Еще натиск — и его армейская группа ворвется в Москву. Должна ворваться!

Генералу несколько минут назад по радио доложили, что вся западная половина Березовска уже занята немецкими войсками и что части полковника фон Мизенбаха успешно продвигаются вперед. Он приказал усилить натиск и вырваться к реке.

По замыслу генерала, после взятия Березовска главные силы армейской группы должны наступать на восток вдоль двух шоссейных дорог, которые самым кратчайшим путем вели к советской столице. Соединение же его сына имело другую задачу. Оно должно было овладеть переправами, вырваться на левый берег реки Москвы и разгромить те русские части, которые отходили на северо-восток.

Хотя прошло еще очень мало времени с тех пор, как генерал отдал последнее распоряжение, а он уже с нетерпением смотрел в сторону города, пытаясь определить, что там делается. Но на таком расстоянии трудно было разглядеть что-либо. Весь город застилали густые черные клубы дыма.

Мизенбах устало опустил бинокль.

К генералу подбежал невысокий ефрейтор и молча, как статуя, вытянулся перед ним. В одной руке у него был большой термос, в другой — раскладной стул.

— А, Адольф… Что тебе?

— Ваш кофе, мой генерал, — уставившись на Мизенбаха, ответил ефрейтор.

Мизенбах отвернул обшлаг рукава, посмотрел на часы.

— Ну хорошо, налей стаканчик.

Только теперь Адольф позволил себе сдвинуться с места. Он поставил стул возле тополя. Потом, быстро отвернув стаканчик с головки термоса, налил в него горячего черного кофе и подал генералу. Тот взял в рот несколько капель, почмокал губами, словно дегустировал долголетнее вино. Адольф затаив дыхание ждал, понравится или не понравится шефу сваренный им кофе. Но тревога ефрейтора была напрасной. Мизенбах медленно, мелкими глотками стал пить этот черный напиток.

Адольф облегченно вздохнул. Значит, кофе понравился генералу. Слава богу!