— Он недавно звонил. Для вас сообщения не оставил.
— Спасибо. — Пул затянулся сигаретой.
Аллейн посмотрел на него.
— Мне кажется, вы хотите мне что-то сказать. Говорите, беседа у нас неофициальная. Протокол не ведется.
— Вы проницательны. Не знаю, почему мне вдруг захотелось вам это рассказать. В комнатах по обе стороны от моей находятся две женщины. О моих отношениях с одной вы, должно быть, уже наслышаны. Это общеизвестно. У нас все закончилось, как увядает цветок, теряя лепестки. Некоторое время я притворялся, что цветок еще свежий, с сожалением наблюдая за опаданием лепестков. Но мы с самого начала знали, что это не навсегда. Она никогда не притворялась. Вот так у нас все было. Когда Елена вчера рассказала мне об отвратительном поступке Бена, я возмутился. Это было естественно, ведь он оскорбил женщину, с которой меня связывала давняя дружба. И одновременно я пришел в смятение, потому что это было возмущение, и только. Значит, с моего цветка опал последний лепесток. Вот и теперь… — Пул на секунду замолк, — теперь, когда Бен наложил на себя руки, а вы говорите, что его убили, я не испытываю никаких приличествующих этому событию эмоций.
— Люди по-разному воспринимают кризисы, случающиеся в их жизни, — заметил Аллейн.
— Пожалуй, вы правы. — Пул посмотрел на стену, за которой находилась сейчас Мартина. — Вы с ней недавно разговаривали, как она? — И, не дав Аллейну ответить, сразу продолжил: — Думаю, она рассказала вам о себе.
— Да.
— Я за нее переживаю, инспектор. Надеюсь, вы меня понимаете?
— Конечно, ведь вы родственники.
— Родственники? — Пул удивленно вскинул голову. — Я не это имел в виду. Черт возьми, я на восемнадцать лет старше, а влюбился, как юноша. Вот так вот, взял и неожиданно влюбился. Понимаете?
Аллейн кивнул.
— В таком случае вам не следует переживать. Способность чувствовать вы не потеряли.
Он дружески похлопал Пула по плечу и вышел, направляясь в сопровождении Фокса на последний допрос. Жака Доре.
III
Разговор состоялся на сцене. Доктор Разерфорд удалился в кабинет администратора, чтобы привести, как он сказал Фоксу, свой костюм в порядок. Актеры разошлись по гримерным, а Клема Смита отпустили домой.
Джеко слонялся по сцене среди декораций.
— О чем будем говорить? — спросил он, сворачивая самокрутку.
— Прежде всего я вынужден просить вас позволить себя обыскать. Эту процедуру мы проделали здесь со всеми джентльменами. У нас нет ордера на обыск, но пока никто не возражал.
— А кто я такой, чтобы возражать?
Фокс нашел в его карманах несколько любопытных предметов: кусочек мела, карандаши, ластик, хирургический скальпель в чехольчике — Джеко пояснил, что он служит для резки по дереву, — бумажник с деньгами, фотографию Елены Гамильтон, листки с набросками, ватные тампоны и пустую бутылочку, сильно пахнущую эфиром. В ней была жидкость, используемая для чистки одежды.
— Актеры, — пожаловался Джеко, — постоянно пачкаются кто чем, а я помогаю оттереть пятна. Мое пальто висит в чулане. Там, я думаю, вы сможете найти лишь грязный носовой платок.
Аллейн поблагодарил и кивнул Фоксу. Тот сел и раскрыл блокнот.
— Какая у вас официальная должность в театре. В программке написано, что…
— В программках пишут так, — сказал Джеко, — чтобы пристойно звучало. На самом деле я рабочий ишак, как говорят на Востоке. Прислуга за все. Подручный мистера Адама Пула по всем вопросам. В данный момент костюмер мисс Елены Гамильтон. Человек, которому каждый здесь может поплакаться в жилетку. В общем, я в этом театре альфа и омега, такие встречались только в эпоху Возрождения. Кстати, таковым себя полагал и Шекспир. Перефразируя известное выражение можно было бы сказать: «Вулкан» — это я. Надеюсь, так будет и впредь.
— Судя по оформлению костюмов и декораций, — отозвался Аллейн, — и по очаровательному ожерелью, несомненно, вашей работы, в этом нет никаких сомнений. Но вы работаете с руководителем труппы уже давно, не так ли?
— Двадцать лет, — кивнул Джеко, заканчивая возню с самокруткой. — Двадцать лет я исполняю роль шута. Стыдно признаваться, но таково мое амплуа. Так чем я могу быть вам полезен?
— Вы по-прежнему полагаете, что Беннингтон совершил самоубийство?
Джеко прикурил самокрутку.
— Конечно. Думаю, вы просто теряете время.
— Он был тщеславен?
— Невероятно. И сознавал, что как артист закончился.
— А внешность для него имела значение?
— О да, — сказал Джеко и внимательно посмотрел на Аллейна. — А при чем тут внешность?
— Беннингтон не возражал против такого грима в спектакле? Мне он в нем не показался особенно симпатичным.
— Да, это ему не нравилось. Одно из проявлений актера-неудачника — всегда выглядеть привлекательным. К счастью, Адам настоял на таком гриме.
— Помню вы говорили, что, когда он в последний раз ушел со сцены, его лицо блестело от пота.
— Да.
— И вы посоветовали ему припудриться. Даже заглянули в гримерную, чтобы убедиться.
— Да, — согласился Джеко после паузы. — Я к нему заглянул.
— То есть вы оставили его сидящим перед трюмо, тщательно припудривающимся, чтобы выйти на поклоны в достойном виде. А затем он вдруг взял и отравился газом?