Учение о стадиях преступления

Знакомство права с прерванной на какой–то стадии преступной деятельностью и стремление дать этому явлению соответствующую правовую оценку уходят в глубь веков. Так, согласно (ст. 1 гл.2 Соборного Уложения 1649 г. объявлялось наказуемым прерванное на стадии обнаружения замысла деяние: «Будет кто каким умышлением учнет мыслить на государьское здоровье злое дело, и про то его злое умышленье кто известит, и по тому извету про то его злое умышленье сыщется допряма, что он на царское величество злое дело мыслил, и делать хотел, и таковы по сыску казнить смертию»[281]. На неоконченную преступную деятельность применительно к убийству указывал и артикул 161 Артикула воинского Петра I: «Ежели тот, которого умертвить хотели, подлинно не убит, однакож на него нападение было, и оный побит или ранен, то как подкупщик, так и наемщик мечем казнены, и обоих тела на колеса положены будут». Теория русского уголовного права вплотную начала заниматься вопросами прерванной преступной деятельности с первой половины XIX в. Вначале такая деятельность отождествлялась с покушением: «Эту–то прерванную или оставшуюся без последствий деятельность обыкновенно и называют неоконченным преступлением или покушением»[282]

. Все это было связано с тем, что теория русского уголовного права середины XIX в. не знала еще других видов неоконченного преступления, хотя и имела представление о приготовительных действиях, которые считались частью покушения[283]. И только несколько позже было предложено выделять приготовление за рамки покушения, признавать относительно самостоятельными приготовление и покушение[284]

.

Кроме того, русскому уголовному праву был известен уже в середине XIX в. и добровольный отказ. Однако долгое время его отождествляли с покушением, говорили о добровольном отказе как добровольно оставленном покушении[285]. И лишь в советской уголовно–правовой науке добровольный отказ был признан самостоятельным институтом уголовного права. Проведение определенной понятийной дифференциации в рамках или вне рамок покушения с необходимостью привело к возникновению термина «неоконченное преступление» или «неоконченная преступная деятельность». Но наряду с ними возник и другой термин — «предварительная преступная деятельность» как более точно, по мысли авторов, отражающий специфику прерванной преступной деятельности[286]

. Эта позиция была поддержана и в советской уголовно–правовой литературе[287].

Подобный подход был подвергнут критике[288]

, поскольку предварительность подразумевает совершение чего–то одного, за которым последует что–то другое; но за прерванной преступной деятельностью ничего более не следует, ею в определенных случаях преступление и завершается. Именно поэтому термин «предварительная преступная деятельность» и с позиций неоконченного преступления неприемлем. С высказанным мнением следует согласиться и в целях чистоты юридической терминологии указанное понятие не применять. Однако и в настоящее время, несмотря на критику, на очевидность неприемлемости термина «предварительная преступная деятельность» применительно к прерванному преступлению, в литературе проявляются его рецидивы[289].

Законодатель до недавнего времени не использовал ни одного из предложенных терминов. Ст. 15 УК РСФСР 1960 г. была озаглавлена «Ответственность за приготовление к преступлению и за покушение на преступление», данная формула соответствовала содержанию нормы, однако надо отметить громоздкость наименования. Кроме того, выделение за пределы ст. 15 УК РСФСР добровольного отказа создавало иллюзию их самостоятельности, несвязанности друг с другом, хотя бы опосредованной. Несмотря на это некоторые авторы продолжали называть приготовление и покушение неоконченным преступлением. Так, А. А. Герцензон, анализируя Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., писал, что «Основы в ст. 15 и 16 развивают институт неоконченного преступления. В этих статьях дается понятие приготовления и покушения, добровольного отказа от совершения преступления, а также указываются критерии для квалификации неоконченного преступления…»[290], высказав тем самым аксиоматическое представление об указанных категориях. Тем не менее ни уголовный закон, ни теория уголовного права, ни практика не спешили расстаться с общепринятой фикцией и по–прежнему смешивали их со стадиями и с предварительной преступной деятельностью.