Ученица придворного алхимика (СИ)

В соседней комнате, которая была поменьше, хранились работы самого Тобиаса. Их было гораздо меньше, но я с интересом их рассматривала: никогда не видела, что он рисует. Его картины были как-то нежнее, чем у дяди, и настраивали на мечтательный лад. Очень много цветов и девушек. И очень знакомые алые розы, лежавшие поверх стопки набросков.

Пока художник отвлекся на свои кисти, я быстро заглянула под картину с розами. И то, что я там нашла, меня поразило. На бумаге углем была изображена… полуобнаженная леди Оливия. Она лежала на диване и как-то по-особому, заманчиво улыбалась. Тот самый пеньюар на ней был раскрыт, и мягкая ткань повторяла изгибы тела, с тщательностью прорисованные художником. Одна грудь ее выглядывал из-под полы пеньюара. Я встала в ступор и почувствовала, как мои щеки начали гореть. Ничего подобного, настолько бесстыдного, я и представить себе не могла. А Тобиас-то оказался не так прост!

— Нет, не трогай, Алоиза! — вскричал юноша и кинулся ко мне, пытаясь вырвать листок. Я же инстинктивно отшатнулась, в темноте запнулась о раму, и мы упали на пол. Причем на твердые доски приземлилась именно я, а вот удачливый Тобиас оказался на мне, уткнувшись лицом прямо в мою грудь.

— Слезь-ка с меня! — потребовала я ворчливо.

— Рисунок, — заупрямился художник и протянул руку. «Да ты наглец!» — мысленно признала я, но все отдала. Зачем мне был нужен портрет Оливии, тем более, такой?

— Это ты нарисовал ей табличку с розами, — догадалась я. — И ты был вчера в ее комнате, когда я приходила. И на нее ты спустил все свои деньги, — Тобиас только кивнул. — Ну и зря! — тут же сориентировалась я и отвесила парню подзатыльник, чтоб не падал, куда не следует. — Не знаю, что у вас за игры, но она графиня. По крайней мере, она могла бы сама тебя обеспечить.

— Ты бесчувственная, расчетливая… — пораженно вымолвил Тобиас и затем гордо отвернулся, но я уловила боль в его глазах. — Я же мужчина, — тихо проговорил он. А потом вдруг задумчиво принялся себя же утешать. — Но, в конечном итоге, когда я стану известным художником, мы с Оливией уедем и будем вместе.

— Ты сам-то в это веришь?

— Конечно! — сверкнул глазами он. — Ты не понимаешь искусства! Оливия будет моей самой прекрасной натурщицей, мы продадим мои картины в Карсте и будем счастливы.

— Только где ты писать-то собрался свою картину? — спустила я его с небес на землю. — Если даже я нашла маленький набросок, твой наставник наверняка заметит этот… большой портрет.

— Алоиза, прошу тебя, — жалобно попросил Тобиас и выглядел при этом, как несчастный щенок. И снова краснел. — Пожалуйста, никому не говори.

— Я не скажу, Тобиас, — успокоила я его. Мы немного посидели в темноте.

— Алоиза, — позвал опять художник, снова сминая свой многострадальный головной убор. — Я же все равно буду у тебя писать портрет госпожи Граден. Можно, я в твоей лаборатории…

— Ты хочешь писать у меня ЭТО? Среди моих реторт, колбочек и реактивов? — я с ужасом представила голую Оливию в цветном варианте. Тобиас лишь еще больше поник, сгорбился, и мне пришлось уступить. — В конечном итоге, думаю, реактивы не будут против, — вздохнула. — Да и ты уже второй за сегодня, кто называет меня бесчувственной, надо что-то с этим делать.

— Прости меня, Алоиза, — виновато зарделся художник. — И спасибо.

— Только учти, если разобьешь хоть что-нибудь! — строго пригрозила я. — И если запах не понравится, тебя там никто не держит! — снова робкий Тобиас заверил меня, что будет вести себя тише мыши. — Знаешь, я, пожалуй, засиделась у тебя, Тоби, у меня там еще мацерация идет! — вскочила со стула, потерла ушибленную поясницу и заспешила к выходу. Юноша проводил меня до самой Белой башни. И, хоть с маслами все было в порядке, я осознала, что спать опять лягу за полночь.

Прошло еще много времени прежде чем я смогла снять колбы с огня, закупорить и поставить в шкаф, чтобы настаивались. Уставшая и сонная, я вернулась к себе, едва заметила листок в приемном кабинете и принялась его читать при свете свечи. Это оказалось послание от Эльвины, где она в вежливых выражениях заверяла меня в своем королевском прощении. Снизу на бумаге оставалось еще немного места, и я принесла со склада нашатырь, чтобы подержать записку над флакончиком с солью. К моей радости, на листе проступили ярко-синие буквы. Принцесса догадалась и прочла тайные строки!

«Приходи завтра с утра в покои леди Крестон, возьми с собой кольцо. И почему мы снова на Вы?» — писала она.

— Алоиза! Вставай, Алоиза!

— Сейчас, встаю, Хексия, — пробормотала я, пытаясь оторвать голову от подушки и преодолеть ужасную сонливость. И вдруг очнулась, будто на меня вылили ушат воды. Это был не голос наставницы, это был вообще не женский голос!

— Алоиза!