Удольфские тайны

В доме графини велись азартные игры, причем внешне она старалась их осуждать, но на самом деле тайно поощряла. Завсегдатаи ее салона знали, что богатство дома и великолепие приемов поддерживались главным образом доходом от карточных столов. И все же званые ужины графини Леклер заслуживали самой высокой оценки! Здесь блистали ярчайшие умы и гении светской беседы, сияли улыбки красавиц, звучала несравненная музыка. На этих вечерах Валанкур проводил свои самые восхитительные и самые опасные часы.

Старший брат, живший с семьей в Гаскони, написал рекомендательные письма тем из парижских родственников, кто еще не знал молодого шевалье. Все эти особы обладали некоторой известностью, но поскольку личность, манеры и ум Валанкура ни в коей мере не могли их оконфузить, принимали юношу со всей добротой, на которую были способны люди, закосневшие в своем благополучии. Проявленное ими внимание не было искренним, поскольку родственники слишком глубоко оказались погружены в собственные дела, чтобы проявить интерес к проблемам молодого человека. Так и случилось, что Валанкур оказался в Париже в расцвете сил, с открытой доверчивой душой, пылкими чувствами и без единого верного друга, способного предупредить о грозящих на каждом шагу опасностях. Если бы Эмили оставалась рядом, то обязательно спасла бы любимого от злых сил, пробудив сердце и заняв ум благородными делами, но сейчас она невольно усиливала опасность: ведь поначалу Валанкур стремился забыться в развлечениях, а потом рассеянная жизнь вошла у него в привычку.

Много времени он проводил в салоне молодой вдовы маркизы Шамфор. Эта красавица отличалась живостью, веселым нравом и склонностью к интригам. Несмотря на то что у нее собиралось общество менее элегантное и более развращенное, чем у графини Леклер, ей хватало ума маскировать темную сторону своей жизни, поэтому салон посещали многие видные светские персоны. Валанкура туда привели два товарища офицера, которым он простил недавние издевки и теперь вместе с ними смеялся над своими прежними манерами.

Веселая жизнь при самом великолепном из европейских дворов, роскошь бальных залов, блеск развлечений, дорогие экипажи – все вокруг поражало воображение, а пример и советы товарищей вводили в заблуждение и развращали ум. Образ Эмили по-прежнему жил в душе Валанкура, но уже не был другом и учителем, способным спасти от самого себя, готовым облегчить сердце чистыми, нежными, хотя и грустными слезами. Теперь этот светлый лик являлся с выражением мягкого укора, чем беспокоил совесть и рождал страдание, единственным спасением от которого служило забвение, поэтому Валанкур старался как можно реже вспоминать Эмили.

В такой опасной ситуации пребывал шевалье в Париже в то время, когда в Венеции Эмили страдала от бесцеремонных ухаживаний графа Морано и несправедливой тирании Монтони. На этом мы с ним расстанемся.

Глава 22

В глазах его горит зловещий нрав;В лице живет смятеньеИстерзанной пороками души.

Шекспир У. Король Иоанн

Покинув веселые улицы Парижа, вернемся в величественные и мрачные Апеннины, к Эмили, мысли которой по-прежнему принадлежали Валанкуру. Видя в милом друге единственную надежду, она с ревнивой дотошностью вспоминала любое доказательство его преданности, снова и снова перечитывала его письма, с тревогой взвешивала каждое слово любви и, поверив в искренность, вытирала слезы.

Тем временем Монтони провел подробное расследование странного случая, но ничего не выяснил и пришел к разумному выводу, что кто-то из домашних сыграл с ним злую шутку. Ссоры с мадам Монтони относительно ее владений теперь происходили чаще, чем прежде, и в качестве наказания синьор запретил жене покидать свою комнату и пригрозил ужесточением карательных мер.

Если бы она обратилась к голосу разума, он подсказал бы ей, насколько опасно раздражать такого человека, как Монтони, но мадам следовала советам наставника более настойчивого, чем разум: ею руководил дух мести, требовавший отвечать насилием на насилие и упрямством на упрямство.

Оказавшись узницей в собственных покоях, мадам Монтони снизошла до общества, которое прежде презрительно отвергала: помимо Аннет Эмили осталась единственной, с кем ей было разрешено беседовать.

Стремясь помочь тетушке, Эмили – где убеждениями, где уговорами – побуждала ее избегать резких ответов, которые так раздражали Монтони. Спокойный тон племянницы порой смягчал суровый нрав мадам; иногда она даже благосклонно принимала родственное внимание.