Удольфские тайны

Ближе к вечеру из похода по горам вернулась вторая часть отряда. Едва всадники въехали во двор, Эмили в своей отдаленной комнате услышала громкие радостные вопли, похожие на оргию фурий по случаю ужасного жертвоприношения, и даже испугалась, что свершится страшный ритуал, но Аннет успокоила ее, сказав, что они просто радуются награбленной добыче. Это объяснение подтвердило предположение Эмили, что Монтони действительно возглавил банду и нападениями на путников рассчитывает поправить пошатнувшееся благосостояние. Раздумывая об избранном синьором образе жизни – в укрепленном, почти неприступном, спрятанном среди гор и лесов замке, мимо которого постоянно проезжали богатые путешественники, – Эмили почти утвердилась в уверенности, что Монтони превратился в главаря банды грабителей. Его грубый, беспринципный, алчный нрав также вполне соответствовал этой роли. С восторгом принимая конфликты и борьбу, Монтони не ведал ни страха, ни жалости; даже мужество его напоминало звериную свирепость – не благородный принцип, вдохновляющий против угнетателя в защиту угнетенного, а врожденную непреклонность, не способную чувствовать и, следовательно, испытывать страх.

Однако естественное и логичное предположение Эмили оказалось в некоторой степени ошибочным, поскольку она плохо представляла состояние страны и обстоятельства, при которых велись частые войны. Поскольку в то время доходы многих итальянских государств не позволяли содержать постоянные армии, даже в те короткие периоды, которые неуемный нрав правительств и граждан позволял проводить в мире, возникала новая порода людей, уже не существующая в наше время и лишь слабо описанная в истории. Распускаемые после каждой войны солдаты не хотели возвращаться к мирной, но бедной и наполненной трудом жизни. Иногда они переходили в другие, еще действующие армии, а иногда собирались в разбойные банды и занимали отдаленные крепости, где их отчаянный характер, слабость правительств и уверенность, что они могут снова быть призваны, когда потребуется воевать, обеспечивали им спокойное существование. Иногда такие отряды примыкали к некоему состоятельному человеку, готовому услужить любому государству, с которым удавалось договориться о цене. Отсюда появилось распространенное во всей Италии вплоть до первой половины XVII века понятие «кондотьер», время возникновения которого определить трудно.

Вооруженные конфликты между небольшими государствами возникали стихийно, а успех становился следствием не военного мастерства, а личного мужества военачальника и рядовых солдат. Необходимые для ведения продолжительных военных операций способности ценились низко. Вполне хватало знаний о том, каким образом незаметно провести отряд к врагу и так же осторожно отойти в безопасное место. Предводителю приходилось первым бросаться туда, куда без его примера солдаты не отважились бы отправиться, а поскольку воюющие стороны почти ничего не знали о силе противника, успех часто определялся дерзостью и натиском первых маневров. В таких условиях несравнимо возрастала роль кондотьеров, а поскольку за успехом всегда следовал грабеж, характер их представлял собой горючую смесь бесстрашия и жадности, пугавшую даже подчиненных.

В свободное от войн и наживы время воины шумно отдыхали в крепости начальника или в ее окрестностях. Порой они удовлетворяли свои нужды за счет местного населения, зато в случае успеха щедро делились награбленным добром, так что крестьяне постепенно приобретали характер своих воинственных постояльцев. Иногда власти провозглашали намеренье запретить подобные отношения, однако редко исполняли обещание – как потому, что сделать это было трудно, так и потому, что в случае необходимости присутствие наемных войск гарантировало им наличие дешевых и хорошо обученных солдат. Кондотьеры иногда до такой степени полагались на политику тайного сотрудничества с властями, что часто проводили время в столицах государств. Встречая таких людей в игорных домах Венеции и Падуи, Монтони захотел последовать их примеру еще до того, как пошатнувшееся материальное положение заставило его применять такую практику. Планы жизнедеятельности обсуждались по ночам на тайных заседаниях в его венецианском особняке, на которых присутствовали Орсино и другие участники организации.

С наступлением вечера Эмили снова устроилась у окна. Над лесом поднялась яркая луна, желтый свет которой озарил безлюдную террасу и окружающую местность намного отчетливее, чем тусклое мерцание звезд, обещая помощь в наблюдении за таинственным незнакомцем, если тому вздумается вернуться. Эмили непреодолимо хотелось заговорить с ним и выяснить, кто он и зачем пришел, но время от времени ее одолевал ужас.

«Если этот человек вынашивает враждебные планы в отношении замка, – думала она, – то мое любопытство может стать фатальным. И все же не от него ли исходила таинственная музыка и жалобные стоны? Если так, он не может быть опасным».