«Я получил вызов из полка и без сожаления его принял, так как полностью отрезан от милых сердцу мест. Утром я отправился верхом в Ла-Валле и узнал, что арендатор прибыл, а Тереза уехала. Я не стал бы так подробно останавливаться на этой теме, если бы не был уверен, что вы ничего не знаете о судьбе родного дома. Я попытался что-нибудь выяснить относительно личности и положения арендатора, но безуспешно. Говорят, он аристократ, а больше ничего не известно. Обойдя вокруг сада, я нашел местность одинокой и печальной. Хотел попасть внутрь, чтобы проститься с вашим любимым платаном и в последний раз представить вас сидящей в его благодатной тени, но не осмелился нарушить границы, опасаясь вызвать подозрение новых жильцов. К счастью, рыбацкая хижина в лесу осталась доступной, поэтому я отправился туда и провел там час, который не могу вспоминать без волнения. О, моя дорогая Эмили! Я уверен, что мы разлучены не навсегда, что мы обязательно найдем друг друга!»
Эмили прочитала письмо со слезами нежности и радости: Валанкур здоров, а время и разлука не стерли из его сердца образ любимой. Некоторые места его послания особенно ее тронули: например, рассказ о посещении Ла-Валле и разбуженных воспоминаниями чувств. Ей не скоро удалось отвлечься от мыслей о милом друге и осознать значение новости о судьбе замка. Поступок месье Кеснеля потряс Эмили и доказал абсолютную власть самозванца над всеми ее делами. Перед отъездом из Франции он предлагал ей сдать особняк на время отсутствия, и трудно было возразить против экономической целесообразности этой меры, но Эмили никак не могла согласиться с тем, что отцовский дом будет отдан на произвол чужих людей, лишив ее крыши над головой и возможности вернуться в случае необходимости, а потому категорически отказалась. Отказалась с тем большей уверенностью, что в свой последний час Сен-Обер получил от дочери торжественное обещание никогда не продавать Ла-Валле, а сдача в аренду в определенной степени нарушила бы данное слово. Сейчас стало ясно, как мало значения Кеснель придал возражениям хозяйки, руководствуясь исключительно меркантильными соображениями. Больше того, он даже не счел нужным поставить в известность синьора Монтони, иначе тот непременно сообщил бы новость Эмили. Это обстоятельство также вызвало удивление и раздражение. И все же главной причиной гнева стала временная передача Ла-Валле в чужие руки и увольнение любимой и верной служанки отца. «Бедная Тереза, – подумала Эмили. – Ты так мало скопила за долгое время службы: всегда помогала бедным и верила, что умрешь в семье, где провела свои лучшие годы, – и на старости лет тебе придется скитаться в поисках крыши над головой и куска хлеба!»
От горьких мыслей Эмили расплакалась и решила найти способ позаботиться об экономке, а для этого твердо поговорить с месье Кеснелем. Вот только захочет ли холодное сердце что-нибудь понять? Она также собралась выяснить, упомянул ли тот о своем деянии в письме к Монтони, и вскоре получила удобную возможность: синьор попросил ее зайти к нему в кабинет. Эмили не сомневалась, что речь пойдет об аренде Ла-Валле, и немедленно исполнила просьбу.
Монтони сидел за столом.
– Я пишу месье Кеснелю в ответ на его послание, – начал он, едва Эмили появилась. – И хочу поговорить с вами о деле, упомянутом в его письме.
– Я тоже хотела обсудить с вами эту тему, – ответила Эмили.
– Вопрос, несомненно, представляет для вас интерес, – продолжил Монтони. – Думаю, вы должны видеть его в том же свете, что и я. Никакой другой подход невозможен. Я уверен, что вы согласитесь: любое возражение, основанное на чувствах, как принято говорить, должно уступить соображениям материальной выгоды.
– Учитывая это, – скромно произнесла Эмили, – необходимо принимать во внимание судьбы людей. Вот только боюсь, что уже слишком поздно говорить об этом деле, и сожалею, что не в моей власти его изменить.