– Если бы я их скрывала, – ответила Эмили, с трудом восстановив душевное равновесие, – то теперь действительно незачем было бы это делать. Я надеялась, что вы избавите меня от необходимости их проявлять, но поскольку вы этого не сделали, то позвольте прямо и откровенно, причем в последний раз, заявить, что ваша бесцеремонность и настойчивость лишили вас последней надежды на уважение.
– Поразительно! – воскликнул Монтони. – Ваше заявление превосходит даже мои ожидания, хотя я всегда отдавал должное женским капризам! Однако не забывайте, мадемуазель Эмили, что, в отличие от графа, я не ваш поклонник, а потому не позволю над собой насмехаться. Вам предлагают союз, почетный для любого семейства, а тем более столь незначительного, как ваше. Вы упорно отвергали мои увещевания, но сейчас речь идет о моей чести, и я не позволю с ней играть. Вам придется исполнить обещание, данное через меня графу.
– Должна возразить, синьор, – ответила Эмили, – что мой ответ по данному вопросу всегда был один и тот же, так что недостойно обвинять меня в капризах. Если вы взяли на себя обязанности поверенного, то об этой чести я не просила. Я постоянно заявляла как самому графу Морано, так и вам, синьор, что не готова принять его предложения, и в очередной раз повторяю свой решительный отказ.
Граф удивленно посмотрел на Монтони, на лице которого удивление смешалось с негодованием.
– Вы отказываетесь от собственных слов, мадемуазель? – заметил синьор.
– Подобный вопрос недостоин ответа, – заявила Эмили, краснея. – Как только вы опомнитесь, то немедленно пожалеете о том, что его задали.
– Говорите по существу! – нетерпеливо и настойчиво потребовал Монтони. – Вы отказываетесь от своих слов? Вы отрицаете, что всего лишь несколько часов назад заявили, что слишком поздно отказываться от обязательств, а потому принимаете предложение графа?
– Да, отрицаю, так как никогда не говорила ничего подобного.
– Поразительно! Вы отрицаете, что написали об этом своему дяде, месье Кеснелю? – продолжил Монтони, заметив ее смущение. – Но ваш почерк подтвердит истину. Что скажете теперь?
– Скажу, синьор, что вы глубоко заблуждаетесь и что сама я тоже ошибалась.
– Прошу, отбросьте лицемерие и, насколько это возможно, говорите правдиво и искренне.
– Я всегда говорила только так, и не вижу в этом особой заслуги, потому что мне нечего скрывать.
– Что все это значит, синьор? – оскорбленно воскликнул граф Морано.
– Сдержите возмущение, граф, – ответил Монтони. – Хитрости женского сердца непостижимы. Итак, мадемуазель, ваше объяснение.
– Простите, синьор, но я отложу объяснение до того момента, пока вы не согласитесь выслушать меня с доверием. Иначе любое мое утверждение приведет к оскорблению с вашей стороны.
– Умоляю, объяснитесь! – воскликнул граф Морано.
– Да-да, – подхватил Монтони. – Я готов поверить вам. Давайте же услышим ваше объяснение.
– В таком случае позвольте задать вам один вопрос.
– Сколько угодно, – презрительно согласился Монтони.
– О чем вы писали месье Кеснелю?
– Разумеется, о том же, о чем писали и вы. Хорошо, что, прежде чем задать этот вопрос, вы потребовали от меня полного доверия.
– Попрошу большей точности, синьор. О чем именно вы писали?
– О чем же еще, если не о благородном предложении графа Морано? – пожал плечами Монтони.
– В таком случае, синьор, мы совершенно неправильно поняли друг друга, – заметила Эмили.
– Полагаю, как и в предшествовавшем вашей приписке разговоре? – уточнил Монтони. – Должен отдать вам должное, вы чрезвычайно тонко постигли искусство всех запутывать.
Сдержав подступившие к глазам слезы, Эмили ответила с надлежащей твердостью:
– Позвольте, синьор, объясниться полностью или не объясняться вовсе.
– Теперь объяснение уже ни к чему. Не трудно догадаться, что вы хотели сказать. Если граф Морано по-прежнему желает понять, что произошло, то я готов предложить убедительную версию: после нашего разговора вы изменили свое мнение. А если ему хватит терпения и смирения подождать до завтра, то, возможно, ваше мнение вновь изменится. Но поскольку я не обладаю ни терпением, ни смирением влюбленного, то предупреждаю о последствиях своего недовольства!
– Монтони, вы чересчур поспешны в выводах, – заметил граф, слушавший разговор с нескрываемой тревогой. – Синьора, я жду вашего объяснения.
– Синьор Монтони справедливо заявил, что объяснение излишне, – ответила Эмили. – После того, что произошло, я не смогу заставить себя оправдываться. Для меня, да и для вас, граф, будет вполне достаточно, если я повторю свое недавнее заявление. Я никогда не смогу принять ваше предложение.
– Прекрасная Эмили! – страстно воскликнул граф Морано. – Не позволяйте возмущению лишать вас справедливости. Не делайте меня жертвой оскорблений Монтони. Заберите обратно…
– Оскорблений! – перебил его Монтони. – Граф, ваши речи смешны, а покорность наивна. Держитесь как мужчина, а не как раб мелочного тирана.
– Не мешайте, синьор. Позвольте мне самому решать свои дела. Вы уже доказали свою несостоятельность.