Удольфские тайны

– Граф, все разговоры на эту тему бесполезны, – ответила Эмили, – так как не доставляют нам обоим ничего, кроме боли. Если вы хотите получить мою признательность, то не продолжайте.

– Невозможно, мадемуазель, с легкостью отказаться от страсти, которая составляет и восторг, и муку моего существования. Я не могу перестать любить вас и преследовать пылкими ухаживаниями. Когда вы убедитесь в силе и постоянстве моего чувства, ваше сердце смягчится.

– Это, по-вашему, благородно, синьор? Мужественно? Достойно ли почитания преследование, от которого мне некуда спрятаться?

В лунном свете было видно, как на лице Морано отражаются все движения его души, в то время как черты Монтони были искажены мрачным презрением.

– Пресвятая дева, это уж слишком! – неожиданно воскликнул граф. – Синьор Монтони, вы дурно со мной обращаетесь. Я требую от вас объяснений!

– И получите, граф, если ваш рассудок настолько ослеплен страстью, что объяснение кажется вам необходимым. А вам, мадемуазель, следует знать, что благородным человеком нельзя играть, хотя, возможно, вы привыкли безнаказанно жонглировать чувствами мальчишки.

Сарказм ранил гордость Морано. Обида на равнодушие Эмили утонула в негодовании перед оскорблениями Монтони, и он решил унизить обидчика, защитив прекрасную даму.

– Это также не останется незамеченным, – ответил граф на его последние слова. – Не забывайте, синьор, что перед вами враг намного сильнее женщины. Я защищу мадемуазель Сен-Обер от ваших угроз. Вы ввели меня в заблуждение, а теперь пытаетесь выместить зло на невинном создании.

– Ввел в заблуждение! – поспешно повторил Монтони. – Неужели мое поведение… мои слова… – Он умолк, пытаясь совладать с пылавшим в глазах негодованием, а потом тихо продолжил: – Граф Морано, я не привык к таким речам. Вы ведете себя как пылкий юноша, а я с презрением отношусь к такому поведению.

– С презрением, синьор?

– Чувство самоуважения требует более подробного разговора по некоторым вопросам, – заметил Монтони. – Давайте вернемся в Венецию, и там я снизойду до объяснения вашей ошибки.

– Снизойдете, синьор! Но я не снизойду до подобного тона!

Монтони презрительно улыбнулся.

Испуганная последствиями ссоры, Эмили больше не могла молчать и подробно объяснила, что утром приняла вопрос Монтони исключительно на счет аренды замка Ла-Валле, а закончила горячей просьбой немедленно написать месье Кеснелю и исправить ошибку.

Однако Монтони по-прежнему ей не верил, а граф Морано продолжал оставаться в недоумении. И все же, пока Эмили говорила, внимание слушателей было отвлечено от непосредственного повода ссоры, а страсти постепенно улеглись. Монтони попросил графа, чтобы тот приказал слугам грести обратно в Венецию. Синьор хотел поговорить с Морано с глазу на глаз, и немного успокоенный граф согласился.

На обратном пути Эмили старалась предотвратить новую ссору между теми, кто только что ее оскорблял и обвинял.

Настоящее душевное спокойствие наступило лишь тогда, когда с Гранд-канала донеслись песни и смех и показались великолепные площади Венеции. Гондола остановилась у дворца Монтони, и граф поспешно проводил Эмили в холл. Здесь хозяин что-то тихо сказал ему на ухо, после чего граф, несмотря на сопротивление, поцеловал руку Эмили, с многозначительным взглядом пожелал ей доброго вечера и вместе с Монтони вернулся в лодку.