Удольфские тайны

Оказавшись в своей комнате, Эмили с тревогой задумалась о несправедливом и враждебном поведении Монтони, о бесцеремонной настойчивости Морано и собственной беззащитности в чужой стране. Ждать помощи от Валанкура не приходилось: служба не позволяла ему свободно путешествовать, – и все же ей было радостно думать, что есть на свете человек, не только способный понять и разделить страдания, но всей душой стремившийся доставить облегчение. После долгих сомнений Эмили решила не огорчать возлюбленного, сообщая о том, что его предупреждения относительно Монтони были не напрасны. И все же даже сейчас она не жалела о том, что отвергла предложение тайного брака. О встрече с дядей Эмили думала с надеждой, поскольку собиралась посвятить его в сложность своей ситуации и попросить разрешения вернуться во Францию вместе с ним и мадам Кеснель. Однако внезапно она вспомнила, что Ла-Валле – любимый и единственный дом – передан чужим людям, и разрыдалась, осознав, что напрасно ждать сочувствия от человека, способного так поступить. И все же, хотя дома во Франции больше не было, да и близких людей почти не осталось, Эмили твердо решила при первой же возможности вернуться на родину, чтобы избавиться от власти Монтони, чье жестокое поведение по отношению к ней и непредсказуемая холодность в обращении со всеми вокруг вызывали страх. Жить в доме дяди не хотелось: с покойным отцом он держался так, что ничего хорошего ждать не приходилось. Обратившись к нему, Эмили получила бы лишь новые унижения. Точно так же она не собиралась соглашаться на предложение Валанкура немедленно вступить в брак, хотя этот шаг обеспечил бы законную и надежную защиту. Существовавшие прежде основные причины отказа сохранились, а те, что могли бы оправдать свадьбу, исчезли. Главное же заключалось в том, что Эмили слишком ценила интересы и грядущую славу любимого, чтобы согласиться на столь ранний союз, который мог погубить и его и ее. И все же во Франции существовал один благородный приют, готовый принять ее в любой момент. Эмили знала, что всегда сможет поселиться в монастыре Сен-Клер, где когда-то встретила искреннее сочувствие и где покоились останки дорогого отца. Ничто не помешает оставаться там в покое и безопасности до тех пор, когда истечет срок аренды Ла-Валле, а финансовые дела месье Моттевиля поправятся настолько, что остатки состояния позволят ей вернуться в родной дом.

Что касается поведения Монтони в истории с письмами месье Кеснелю, то оно вызывало серьезные сомнения. Если поначалу он действительно мог заблуждаться, то в дальнейшем скорее всего намеренно настаивал на ошибке, чтобы шантажом заставить Эмили принять столь выгодное для него предложение графа Морано. Так или иначе, она мечтала лично объясниться с месье Кеснелем, а потому с нетерпением, надеждой и страхом ждала предстоящей поездки на виллу Миаренти.

На следующий день, оставшись наедине с племянницей, мадам Монтони завела разговор о графе Морано, выразив удивление, что вечером Эмили не присоединилась к компании, а поспешно вернулась домой. В ответ та подробно рассказала обо всем, что произошло, выразила озабоченность возникшим между ней и синьором Монтони непониманием, и попросила тетушку убедить мужа положить конец ухаживаниям графа, но скоро стало ясно, что, начиная нынешний разговор, мадам уже знала всю историю.

– Не жди от меня поддержки в своем упрямстве, – заявила она. – Я уже высказала свое мнение и считаю, что синьор Монтони прав, любым способом добиваясь твоего согласия. Если молодые особы слепо не замечают своего счастья и дерзко от него отказываются, то главные их помощники и спасители – способные противостоять безрассудству родственники. Сделай одолжение, объясни: чем тебе не угоден предлагаемый брак?

– Не только этот, но и другие, мадам, – ответила Эмили. – А потому позвольте остаться при своем скромном мнении.

– Нет, племянница, невозможно отрицать твою гордыню. Мой бедный брат и твой отец также обладал изрядной долей гордости, хотя, позволь добавить, вовсе не имел к этому материальных оснований.

Разгневанная недоброжелательным упоминанием об отце, Эмили некоторое время молчала, чтобы не высказаться слишком резко, и ее замешательство чрезвычайно порадовало тетушку. Наконец она проговорила:

– Гордость моего отца, мадам, обладала благородной целью – уверенностью в счастье, который берет начало в добродетели, знании и милосердии. Поскольку гордость никогда не заключалась в материальном превосходстве над людьми, то и не страдала от относительной бедности по сравнению с другими. Отец никогда не отвергал тех, кого постигли несчастья, а вот тех, кто, обладая многими счастливыми возможностями, разрушил их тщеславием, невежеством и жестокостью, презирал. Я считаю достижение такой гордости высшей заслугой.

– Не стану притворяться, племянница, что понимаю эти возвышенные чувства, так что оставь заслугу при себе. Я всего лишь хочу преподать тебе немного здравого смысла и научить не презирать собственное счастье.