Приближаясь к берегам Италии, Эмили начала различать богатство и многоцветие пейзажа: пурпурные виноградные холмы, апельсиновые деревья, сосны и кипарисы, – поднимающиеся среди плантаций и садов прекрасные виллы и небольшие города. Показалась благородная Брента, что несет свои могучие воды в море. Достигнув устья, лодка остановилась, чтобы впрячь лошадей и дальше двигаться вверх по течению на конной тяге, а Эмили бросила прощальный взгляд на волшебное Адриатическое море, где редкий парус манит волшебной белизной.
Лодка медленно поплыла среди пышных речных склонов. В косых лучах вечернего солнца великолепие палладианских вилл представало особенно впечатляющим. Контраст света и тени подчеркивал строгую выразительность портиков и аркад, красоту оранжерей и парящих над зданиями сосновых и кипарисовых рощ. Воздух наполняли ароматы апельсиновых деревьев, цветущих миртов и других душистых растений, а тишину то и дело нарушали звуки музыки и таяли вдалеке.
Солнце опустилось за горизонт, пейзаж накрыла сумеречная пелена. В задумчивом молчании Эмили смотрела, как все вокруг погружается во тьму, вспоминала счастливое время, когда вместе с отцом сидела в саду родного дома и порой смахивала слезы грусти. Подступающий мрак, тихое бормотание волн за бортом, лишь изредка нарушаемая далекой музыкой неподвижность воздуха – все это навевало тоску. Иначе что заставило ее думать об отношениях с Валанкуром с тяжелым предчувствием? Ведь совсем недавно от него пришло письмо, на время упокоившее ее тревогу. В эту минуту казалось, что расставание продлится вечно, а разделявшее влюбленных расстояние никогда не удастся преодолеть. Граф Морано представлялся главным препятствием на пути к счастью, но независимо от него возникло необъяснимое и безосновательное убеждение, что Валанкура она больше никогда не увидит. Хоть ни ухаживания Морано, ни требования Монтони не имели законной силы и не могли заставить подчиниться, Эмили почти суеверно боялась, что, в конце концов, злая воля одержит верх.
Печальные размышления прервал оклик Монтони: вслед за ним Эмили направилась в каюту, где за столом с закусками в одиночестве сидела тетушка. Сердитое лицо выражало негодование после недавнего разговора с мужем, а тот смотрел на супругу с угрюмым презрением. Оба хранили высокомерное молчание. Монтони заговорил с Эмили о месье Кеснеле:
– Надеюсь, вы не станете упорно доказывать, будто не знали, о чем я ему писал.
– Я полагала, синьор, что мне больше незачем что-то доказывать. Ваше молчание убедило меня, что вы признали свою ошибку.
– В таком случае вы полагали напрасно, – возразил Монтони. – Я мог с тем же основанием ожидать от вас искренности и последовательности в поведении.
Эмили покраснела и промолчала. У нее не осталось сомнений в том, что поведение Монтони стало следствием не ошибки, а коварного замысла.
Дабы избежать тяжелого и унизительного разговора, Эмили вскоре вернулась на палубу и снова устроилась на корме, не опасаясь холода. Пар от воды не поднимался, а воздух оставался сухим и неподвижным. Постепенно милость природы вернула отнятое синьором Монтони спокойствие. Уже миновала полночь, но звезды создавали подобие сумерек и позволяли разглядеть темные линии берегов и серую поверхность воды, а потом из-за высокой пальмовой рощи поднялась луна и озарила пространство холодным светом. Лодка плавно скользила вверх по течению. Время от времени с берега доносились голоса понукавших лошадей погонщиков, а из дальней части лодки слышалась песня:
Эмили попыталась представить, как ее встретят месье и мадам Кеснель, обдумала, что скажет по поводу аренды Ла-Валле, а потом, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, принялась рассматривать едва заметный в лунном свете пейзаж. Вдалеке, среди деревьев, показалось какое-то здание, а когда лодка приблизилась, стали отчетливо различимы портики богатой виллы.
Лодка причалила к ведущей наверх мраморной лестнице. За портиком, среди колонн, показался свет. Монтони отправил вперед слугу и вместе с семьей сошел на берег. Месье и мадам Кеснель в компании избранных друзей расположились в патио: наслаждались ночной прохладой и угощались фруктами и напитками. Неподалеку слуги исполняли незамысловатую серенаду. Эмили уже привыкла к образу жизни в этой теплой стране, а потому ничуть не удивилась, обнаружив мадам и месье Кеснель на открытом воздухе в два часа ночи.