Уинстон Черчилль

В целом перспективу войны на Дальнем Востоке Черчилль воспринимал довольно легко - таким призом ему казалось вступление в войну США. Он вместе с Рузвельтом 26 июля ввел экономические санкции, которые, по его словам, “означали, что Япония одним ударом лишится жизненно важных припасов”. Довольно беззаботно он утверждал: “Я уверен, что судьба Малайи вне угрозы”. Это была, по меньшей мере, неточная оценка ситуации в азиатско-тихоокеанском регионе. Прибывший в марте 1941 г. в Берлин министр иностранных дел Японии Мацуока встретился с Гитлером, и нетрудно было предположить их согласованные действия.

Английская разведка приложила значительные усилия, чтобы определить направленность планов Германии. То, что стало оформляться в видении английского руководства весной 1941 года, было потрясающим. Теперь можно было твердо предположить, что Гитлер отложил вторжение на Британские острова и начал подготовку к действиям на совсем другом направлении. Черчилль пришел к этой мысли в конце марта 1941 г. Но прошло еще немало недель, прежде чем его догадки переросли в уверенность. Теперь он мог поверить в то, что судьба оказалась милостивой к англичанам - их противник повернул на Восток. Черчилль основывался не только на данных разведки, но и на общей оценке деятельности германской дипломатии. Начальники объединенных штабов - лучшие английские военные специалисты - пришли к этому выводу позже - лишь в конце мая.

Черчилль придал большое значение перемещению германских войск и деятельности строительных организаций на железнодорожных путях в районе от Бухареста до Кракова. Он в полной мере оценил тот факт, что танковые дивизии, которые нанесли удар по Югославии, были возвращены в Румынию и Польшу. Перемещение примерно 60 составов не могло быть проведено без того, чтобы не попасть в поле зрения британской разведки. Черчилль вспоминал, что “эти события осветили восточную сцену как молния. Неожиданное перемещение к Кракову гигантского числа вооружения сил, необходимых на Балканах, могло означать лишь намерение вторгнуться в Россию в мае”. 3 апреля 1941 г. Черчилль пошел на необычный шаг. Он поручил послу Крипсу вручить Сталину личное послание, в котором говорилось: “В моем распоряжении находится надежная информация, свидетельствующая о решении немцев после захвата Югославии, то есть после 20 марта, переместить 3 из 5 танковых дивизий из Румынии в Южную Польшу”. Сталин, он надеется, оценит значение этих фактов. Посол Крипс еще до встречи со Сталиным написал Вышинскому большое письмо от себя лично, в котором указывал, что события на Балканах затрагивают советские интересы, и тем самым подводил к мысли, что в интересах Советского союза было бы занять более твердую политику в отношении стран “оси”. В свете факта передачи этого письма Вышинскому посол Крипс посчитал излишним передавать Сталину послание Черчилля, поскольку его (Крипса) письмо было более детализированным и краткое послание Черчилля не меняло основной идеи, которую Крипс уже изложил в своем письме. Но Черчилль пришел в неистовство от действий Крипса и потребовал, чтобы его послание было немедленно передано Сталину. Не имея прямого контакта, Крипс послал письмо Черчилля Вышинскому 19 апреля и Вышинский информировал его 23 апреля, что письмо передано Сталину.

Гитлер чувствовал, кто противостоит ему на Западе. 4 мая 1941 года, выступая в рейхстаге, он обрушился на Черчилля как на “самого кровожадного стратега дилетантского уровня. Свыше пяти лет этот человек носился по Европе точно безумный, в поисках чего-либо, что можно поджечь… Если назвать его солдатом, то он никудышний политик, если назвать его политиком, то он - скверный солдат. Дар, которым он обладает, - это умение лгать при благочестивом выражении лица, умение искажать правду до тех пор, пока наиболее тяжелые поражения не будут представлены им как славные победы…Черчилль, являясь одним из наиболее безнадежных дилетантов в стратегии, умудрился (в Югославии и Греции) проиграть на двух театрах войны от одного удара. В любой другой стране его отдали бы под суд… Его безумие можно объяснить лишь как проявление паралитической болезни или как бред алкоголика”.

События все больше убеждали Черчилля в том, что немцы поворачивают на восток. 12 марта Берлин потребовал отослать советские комиссии, работающие на германской территории, в СССР. Немало было и других косвенных свидетельств, о которых не могли не знать в Кремле. Поэтому Черчилль ждал ответа Сталина. Но он так никогда и не получал его. В мае 1941 г. у Черчилля уже не было никаких сомнений в отношении будущих действий немцев. 16 мая он пишет в письме генералу Сметсу, премьер-министру Южной Африки: “Гитлер собирается выступить против России. Наблюдается бесконечное движение на Восток больших контингентов войск, механизированных частей, авиации”. Начальники штабов пришли к окончательному выводу о неизбежности германского вторжения 31 мая 1941 г.