Уинстон Черчилль

За эти месяцы он много нарисовал и написал. У него было много мольбертов и исторических источников. В Каннах у него был секретарь и помощник, и он работал с фантастической скоростью, пока Клементина играла в теннис. Первый том «Мирового кризиса» начала печатать лондонская пресса. Написанная им история первой мировой войны еще раз показала окружающим, что перед ними личность самого крупного калибра. Стиль, грандиозность обзора, феноменальная память, энергичность изложения, оригинальность и проницательность суждений говорили об авторе не меньше, чем о предмете изложения. Масса документального материала, по меньшей мере, ослабила обвинения против него. Хорошая пресса способствовала его реабилитации. Но его ненавидели консерваторы (как ренегата), большинство либералов и, конечно же, лейбористы. Когда первый том мемуаров вышел в свет, Бальфур откликнулся так: “Я слышал, что Уинстон написал большую книгу о себе и назвал ее “Мировой кризис”. По выражению Росса Джеймса, “черчиллевская магия” переставала действовать на нацию. Противники Черчилля рассуждали о наследственном в его роду безумии. Невилль Чемберлен отметил, что Черчилль “предельно чувствителен для человека, постоянно атакующего других”. Доброжелатели высказывались примерно так (в данном случае лорд Дерби): “Я верю в способности Уинстона, но ему не хватает уравновешенности. Никто не знает, какого воздушного змея он запустит в следующий момент”.

Критики высказывались более сурово: “Прошло время отчаянных пилотов, устремляющихся в поднебесье, радующихся опасности, когда волны становятся высокими, ожидающих штормов, но не готовых к штилю”. Политический противник Черчилля А.Понсонби так оценил его в частном письме: “Он безусловно исключительно талантливый человек в политической жизни, но лишен харизматических черт и не “джентльмен”. Он представляет в политике большую опасность из-за любви к кризисам и из-за ложных суждений. Несколько лет тому назад он сказал мне: “Мне необходимо, чтобы что-то происходило”.

Утро, которое всегда приносило Черчиллю надежду, сменилось серым светом второй половины жизни. Баловню эдвардианского либерализма, довоенного douceur de vivre мир после газовых атак и хладнокровных атак на пассажирские корабли не казался совершенным. “Какое разочарование принес двадцатый век. Силы цивилизации в осаде, перспективы успеха туманны и только интенсивные, концентрированные и продолжительные усилия помогают избежать тотальной катастрофы”. Чтобы участвовать в этих усилиях, следовало заручиться партийной поддержкой. Разделенная либеральная партия уже не была такой силой.

Для Черчилля пауза длилась два года. Он возвращался в Лондон, обедал с принцем Уэлсским и многочисленными друзьями, но зорким оком видел, что ллойдджорджевские национал-либералы (58 мест в парламенте) не возьмут в обозримом будущем вершины власти. Хладнокровно оценив ситуацию, он пришел к заключению, что в рядах либеральной партии у него нет шансов на успех. Вернуться к традиционному либералу Асквиту (60 мест в парламенте)? 14 августа 1923 года Черчилль встречается с новым премьер-министром консерватором Стэнли Болдуином. «Он излучал легкость и принял меня сердечно. Мы говорили о Руре, адмиралтействе, военно-воздушных силах, репарациях, американском долге и о политике вообще». Для Черчилля это был шаг в направлении консервативной партии. Он стал политически приемлемым для Болдуина в 1920-е годы (гораздо менее приемлемым, чем в 1930-е годы).