Когда в начале ноября 1895 года двадцатилетний младший офицер Уинстон Черчилль сошел по трапу «Этрурии» на пирс на реке Гудзон, впервые оказавшись на родине матери, запряженные лошадьми омнибусы ездили по пыльным, покрытым щебнем, улицам Нью-Йорка. Над Девятой и Третьей авеню проходила надземная железная дорога (сбрасывая горячие угли на головы незадачливых пешеходов); первая станция метро в Нью-Йорке открылась почти десять лет спустя. А в Лондоне уже третье десятилетие работала подземная железная дорога между вокзалами Паддингтон и Кингс-Кросс, но молодой Черчилль не пользовался этим видом общественного транспорта и проехал в метро единственный раз за всю оставшуюся жизнь. Во время блица Черчилль с доверием относился к своим бронированным автомобилям, хотя сам не садился за руль – не потому, что был стареющим человеком из Викторианской эпохи, неспособным разобраться в принципе дейст вия автомобиля, а потому, что он был человеком Викторианской эпохи, который считал, что экипажами, даже моторизованными, должны управлять водители в ливрее. Черчилль достиг зрелых лет, когда Орвил Райт в Китти-Хоке поднялся в воздух на летательном аппарате из еловых планок, ткани и тросов, построенном вместе с братом Уилбуром. К тому времени первые адские устройства, сконструированные Томасом Хамбером и Генри Фордом, распугивали коров, лошадей и пожилых дам по обе стороны Атлантики. Черчилль видел в автомобиле прообраз танка, в аэроплане – прообраз истребителя и бомбардировщика. В первые десятилетия XX века в своих журнальных статьях он рассуждал о природе ракет, ядерной энергии и телевидения. Он анализировал этические и политические последствия каждого нового открытия, сделанного в первой половине XX века. В 1895 году «Этрурия» еще несла паруса на тот случай, если паровые двигатели откажут во время десятидневного путешествия через Атлантику. Черчилль покинул свою вторую родину последний раз 14 апреля 1961 года, на борту «Боинга-707» компании Pan American World Airways, который уносил его домой через океан со скоростью более 500 миль в час на высоте 7 миль над уровнем земли.
В одном Моран был абсолютно прав: после того как Черчилль в 1958 году перенес пневмонию, он стал болеть чаще, и болезни становились более серьезными. Вслед за инсультами, случившимися в 1959 году, последовал перелом позвоночника в 1960 году, когда Черчилль упал в спальне. Моран прописал постельный режим. Черчилль отказался его придерживаться. Забота о Черчилле вылилась в «боевые действия» между медсестрами и пациентом, как вспоминал медбрат Рой Хоуэллс. В июне 1962 года Черчилль сильно ударился, когда поскользнулся и упал в своем номере в Hôtel de Paris. Периодически впадающий в беспамятство Черчилль сказал Монтегю-Брауну, что хотел бы умереть в Англии. Премьер-министр Гарольд Макмиллан отправил Comet[2458]
британских ВВС, чтобы доставить Великого человека домой.Прогнозы журналистов были самыми мрачными. Монтегю-Браун решил, что ему придется сообщить герцогу Норфолку приступить к операции «Оставь надежду» – государственным похоронам Черчилля. Во время полета в Лондон Черчилль, которому дали большую дозу успокоительного, проснулся и пробормотал Монтегю-Брауну: «Не думаю, что снова туда вернусь, это место приносит несчастье. Сначала Тоби, теперь это». Монтегю-Браун уже забыл о волнистом попугайчике Тоби, но Черчилль помнил. Он был слаб телом, но не умом.
По прибытии в Лондон, лежа на носилках, он поднял руку со сложенными буквой V пальцами. Его прооперировали, вставив спицу в бедро. После трех недель, проведенных в больнице, его отвезли на Гайд-парк-Гейт, 28, где через три месяца он мог без посторонней помощи выходить гулять в маленький садик за домом[2459]
.