Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Итак, первый взгляд — это взгляд на Малороссию как на Русскую землю, историческую отчину, колыбель, из ко­торой вышла Россия. К концу XVIII — началу XIX века это представление существовало в виде коллективного воспо­минания, генетической памяти русской культуры, а вовсе не было следствием интеллектуальной спекуляции, скажем, стремления русского общества «удревнить» свою исто­рию. Такой деятельностью позже, на рубеже XIX-XX ве­ков займётся как раз украинское национальное движение, конструируя особую «не-русскую» историю и удревняя её до времён Киевской Руси (которую оно стремилось пред­ставить как «принадлежащую» одной Украине). А коллек­тивное воспоминание о Русской земле в рассматриваемый период лишь начинает, по ряду причин, активнее осмысли­ваться российскими литераторами, публицистами и исто­риками.

Эта память восходила к средневековой литературной, летописной и устной традиции северо-восточных русских княжеств и особенно Московского. Идея единства Русской земли (канонической территории Русской церкви, отчины Рюриковичей, существование на которой политических границ «своих» княжеств и иноземных держав — дело пе­чальное, но временное) никогда не умирала и начиная уже с XIV века последовательно отстаивалась русскими книжни­ками в историко-политической литературе того времени

[22].

Помимо сохранения национальной памяти и форму­лирования собственной идентичности, эта историческая и публицистическая литература играла ещё одну важную роль. Русские летописные своды и хронографы попадали в западнорусские земли. Они влияли на мировоззрение та­мошней публики, формировали, а точнее, поддерживали у неё образ Русской земли как единой территории, а образ соседней Московской державы и её народа — как пусть не­много других, но тоже русских и своих. Более того, там эти идеи были творчески осмыслены. Именно в Западной Руси, под влиянием европейского интеллектуального опыта и специфики положения русских в Речи Посполитой, на ру­беже XVI-XVII веков они трансформируются в концепцию национального единства обеих частей Руси, их принадлеж­ности к одному русскому народу («православно-русскому», «российскому», «славяно-русскому», по терминологии за­паднорусских книжников, церковных и светских деятелей того времени).

Наряду с идеей единства Русской земли, в основание Российского государства уже изначально были заложены представления о Москве как наследнице той, древней, Руси. По мере объединения русских земель, укрепления едино­го государства, освобождения от ордынской зависимости тенденция к отождествлению Московским государством (и знатью, и народом) себя и своей истории с исторической традицией всей Руси, а не какой-то её части (например, Северо-Восточной) и, естественно, с её киевским перио­дом, лишь укреплялась [23].

А такое отождествление было напрямую связано не только с политическим или этническим, но с главным для русского сознания — духовным пониманием Русской земли. Московская Русь осознавала себя, прежде всего, как православное государство и православный народ. Ис­токи и самый смысл своего существования в этом мире она видела в христианстве, в воплощении на земле Боже­ственного замысла о мире и человеке. А включилась Русь в единый мировой исторический поток лишь тогда, когда приобщилась к этому замыслу, когда приняла крещение, то есть в древнекняжеские времена. Таким образом, имен­но через то время и через Киев Московская Русь оказы­валась связана со Святой землёй, Иерусалимом, Царьградом, Афоном и т. д. Лишь находясь в таком непрерывном пространственно-временном единстве, Русь пребывала во всемирной истории.

Кстати, этот духовный аспект понимания Русской земли как пространства во времени,

начало и конец которого за­даны христианством, проявлялся и позже. Например, у тех русских писателей, кто размышлял над смыслом России и был не чужд православному миропониманию. Одним из них был и Николай Гоголь.

О том, как московскими книжниками Русская земля по­нималась в пространственном измерении, свидетельствует, к примеру, «Список русских городов, дальних и ближних». Составлен он был, как полагают, в XIV веке (начальные списки, имеющие южнорусское происхождение, относятся к ещё более раннему времени), а затем постоянно допол­нялся. Там в одном ряду с городами Северо-Восточной Руси, Новгородской и Смоленской земель значатся города «волынские», «литовские», «киевские» (и «на Дунае») [24]. Ну а о литовском (а после и польском) владычестве над Русью московские политики и летописцы отзывались как о не­законном, называя литовских князей слугами князей русских [25]. Преемственность государственной и исторической традиции подчёркивалась даже через тождественность геометрических форм и модулей соборного ансамбля Мо­сковского Кремля киевскому сакральному ядру и приле­гающему к нему пространству [26].