Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Показательны хотя бы записки того же Герасима Ско­пина. Он фиксирует некоторые особенности церковной службы, принятые у малороссийского духовенства, видит архитектуру храмов Украины; отмечает, в каком населён­ном пункте живут малороссы или, как в городке Суджа, на­селение, смешанное с великорусским (или где появляются евреи). Но точно так же он обращает внимание и на разли­чия, которые имелись между собственно великорусскими областями (например, в женской одежде или используемых мерах длины) [63]. Для православного паломника эти разли­чия любопытны, но не существенны перед тем, что виделось ему главным. А из бытовых моментов для него были важнее не нюансы произношения того или иного, и так вполне по­нятного, слова, а то, что отношение к богомольцам у велико­россов и малороссов одинаково доброе и гостеприимное.

Светские взгляды на те же проблемы — что со стороны ка­зачьей верхушки, в немалой степени воспринявшей польские по своему происхождению социально-политические мифы и стереотипы, что со стороны секуляризированного россий­ского общества, заимствовавшего европейские идеологии на­прямую из Западной Европы, минуя посредника в лице Поль­ши, утратили эту изначальную очевидность и вынуждены были её заново изобретать на основе уже новых концепций.

Глава III

Путешествия: зрительное постижение пространства

Таким образом, целый комплекс причин и привлёк в конце XVIII века к Малороссии пристальное внимание российского общества. Одним их первых, кто это сделал, были русские путешественники, следовавшие через Мало­россию транзитом — дальше на юг, в Новороссию и Крым или же специально посещавшие бывшую Гетманщину и правобережные земли. Были среди них «командировоч­ные», ехавшие по делам военной или гражданской служ­бы, были и те, кто отправлялся в путь из научного или ту­ристического интереса. Но все они обращали внимание на географическое положение, народный быт, природу тех местностей, где бывали, и записывали свои впечатления. Записки издавали, их читали — так и складывался коллек­тивный образ региона.

Одной из причин роста популярности и самих путе­шествий, и такого жанра, как литература путешествий, была тогдашняя европейская мода на «открытие» неизве­данных земель и описание реальных или вымышленных странствий в экзотические края, причём не обязатель­но заморские. Скажем, для путешественника из Англии или Центральной Европы такой экзотической страной была Италия, а в начале XIX века к ней прибавилась и Греция. В этих землях (географических наследниках античности) европейцы хотели отыскать колыбель своей цивилизации — так же, как и в случае с «новой» Россией, преимущественно не христианскую, а античную. С той, правда, разницей, что, в отличие от России, Западная Ев­ропа действительно одним из своих корней имела языче­скую античность.

Больше того. В соответствии с наследием эпохи Воз­рождения и долгое время господствовавшей в европейской культуре эстетикой классицизма, история тоже ассоции­ровалась именно с античностью, с греческими и римски­ми культурными образцами и гражданскими идеалами. По мере того как классицизм отходил в прошлое, меня­лось и отношение к истории (особенно её возвышенно­-героической составляющей), перестававшей считаться лишь уделом древних. Так же, как стали меняться и эстети­ческие нормы и образцы в культуре.

Особую популярность литературе путешествий прида­ли новые европейские интеллектуально-эстетические на­правления: плавно перетекавшие друг в друга сентимента­лизм, предромантизм и романтизм с их интересом ко всему необычному, нетривиальному, отсылающему не к знанию, а к личному опыту и чувству, с их поиском идеала вне совре­менного цивилизованного общества. Романтизм, зародыши которого имелись уже в некоторых идеях эпохи Просвеще­ния (в частности, у Ш. Монтескье), стал реакцией на ужа­сы Французской революции и войн конца XVIII — начала XIX века, порождённых рационалистическими теориями предыдущей эпохи, реакцией оттеснённого на второй план чувства на культ разума, реакцией традиции на элитаризм, «восстанием» духа свободы против утилитаризма.