Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Как всё изменчиво, непрочно!Когда-то роскошью восточнойВ стране богатой он сиял;Смотрелся в Днепр с брегов высоких,

И красотой из стран далёкихПришельцев чуждых привлекал.Народам диво и краса:Воздвигнуты рукою дерзкой,Легко взносились в небеса

Главы обители Печерской,Как души иноков святыхВ своих молитвах неземных.

Так описывал былое величие Киева в своей неокончен­ной поэме «Наливайко» поэт-декабрист К. Ф. Рылеев. Время, непростая история и иноземные враги сделали своё дело:

Но Киев на степи глухой,Дивить уж боле неспособный,Под властью ляха роковой,Стоит, как памятник надгробныйНад угнетённою страной. [87]

И города, и сама эта земля были словно бы воспомина­нием о самих себе.

Впрочем, разница между «сущим» и «должным» — это вообще одна из главных философских и нравственных дилемм. А между ожидаемым и реальным применитель­но к исторической топографии встречается очень часто. Время стирает всё, в том числе память и живость чувств. Показательно то разочарование, которое испытал Пуш­кин, когда только попал в Крым и увидел Керчь (1820 г.). От встречи с живой историей молодой поэт ожидал боль­шего. Как-никак Керчь — греческий Пантикапей — при­надлежала к античной колыбели европейской цивилиза­ции, недаром, переплыв на корабле Керченский пролив, он отмечает: «Из Азии переехали мы в Европу» [88].

То, что Пушкин отнёс Тамань к Азии, вполне логично для того времени. Этот край, где ещё вчера кочевали степ­няки и стояли турецкие укрепления, лишь недавно был присоединён к России и только начал заселяться русски­ми. К тому же он оставался опасным пограничьем: на дру­гом берегу Кубани жили «дикие черкесы». Античные следы были пока неизвестны, а древнерусская история — ещё до­вольно смутна. Хотя о том, что именно на Тамани рас­полагалось древнее Тьмутараканское княжество, русская публика уже знала: в 1792 году здесь был найден «тьмутараканский камень» — мраморная плита с русской над­писью середины XI века. О таманском расположении кня­жества писали Н. М. Карамзин и А. Н. Оленин (искатель древностей и президент Академии художеств), об этом же упоминает и сам Пушкин [89]. Однако совсем иное дело — на­следница античности Таврида-Крым.

«Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи, думал я», — писал он брату Льву. Пушкин знал историю, читал греческие трагедии, а также «Митридата» Ж. Расина, в котором как раз и рас­сказывалось о жизни царя Понта Митридата VI Евпатора (132-63 гг. до н. э.), соперничавшего с Римом и погибше­го в этом античном городе. Но разочаровала Александра Сергеевича не только унылая природа восточного Крыма, что уже не вязалось с канонами путешествий в экзотиче­ские страны, но и отсутствие духа старины. Всё, что откры­лось его взору, — это «груда камней» и «несколько ступе­ней». «Развалины Пантикапеи не сильнее подействовали на моё воображение, — признавался он позже А. А. Дельви­гу. — Я видел следы улиц, полузаросший ров, старые кирпи­чи — и только». «Хоть бы одно чувство, нет!» — досадовал и удивлялся поэт, хотя и не сомневался, «что много дра­гоценного скрывается под землёю, насыпанной веками» [90]. Здесь он почти дословно повторял то, что говорили путеше­ственники о древнерусских городах, по их справедливому убеждению, скрывавших под толщей земли свидетельства своего яркого прошлого. Начавшиеся вскоре археологи­ческие раскопки античных и древнерусских памятников подтвердили правоту и этих людей, и Пушкина.

Говоря о восприятии городов Малороссии, нельзя не упомянуть и о том, что эта «неуверенность в историч­ности» относилась не только к ним, но и к великорусским городам, хоть и в меньшей степени. Последние тоже неред­ко разочаровывали наблюдателя отсутствием ожидаемых древностей (или неумением их разглядеть). Здесь точно так же приходилось прикладывать усилия, чтобы пробить­ся к прошлому. И в том, и в другом случае «новое» заслоняло собой «старое». Только тут вместо «казачьей» Малороссии путь к нему закрывала собой «новая» вестернизированная Россия. А то, что было на виду, либо не замечалось, либо не воспринималось как уникальное, достойное просве­щённого взора.