Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Но отнюдь не только в Галичине книги Гоголя уходили в народ, а его герои, в том числе Тарас Бульба, становились «известными своего рода типами». «Тараса Бульбу» всё больше начинают изучать в российских средних учебных заведениях, городских училищах, сельских и церковных школах, получает повесть (вторая редакция) и допуск Ми­нистерства народного просвещения и Училищного совета при Святейшем Синоде для чтения и школьных библиотек. Произведения Гоголя (как и других русских классиков) на­чинают издаваться всё чаще и всё более крупными тиража­ми. Скажем, начиная с последней четверти XIX века печа­таются специальные издания «Тараса Бульбы» и брошюры «для народа» и публичных чтений. Кроме того, появляются пересказы и лубочные переделки повестей Гоголя (связано это было, с одной стороны, с большой популярностью го­голевских произведений, в том числе на украинскую тема­тику, а с другой — с неурегулированностью вопроса об из­дательских правах).

О массовости тиражей свидетельствует следующий факт. В 1902 году общий тираж произведений Гоголя на­считывал более двух миллионов экземпляров, из них по­ловину составляли «Вечера на хуторе» и «Тарас Бульба». Причём издания эти были дешёвыми, специально рассчи­танными на читателя из народа

[303]. И мечта Н. А. Некра­сова о том, чтобы русские люди читали серьёзные книги («Белинского и Гоголя» с базара понесли), действительно становилась явью, по крайней мере в отношении Гоголя. И, конечно, неоценимая роль тут принадлежала не только школе, но и массовым жанрам: публичным чтениям, теа­тральным постановкам, а говоря о более поздних време­нах — и кинематографу.

В России Тарас Бульба (литературный герой!) ставил­ся в один ряд с Ермаком (реальной исторической фигу­рой) для иллюстрации могучих проявлений русской жиз­ни и народного начала и постепенно становился одним из олицетворений русского человека вообще. Чем ближе к ХХ веку, чем острее становилась в Малороссии борьба между национальными идентичностями и мировоззре­ниями (общерусско-малорусской, украинской, польской), чем сильней заявлял о себе национальный вопрос в России вообще, тем всё больше значения начинало придаваться национальному контексту гоголевской повести, тем острее начинали звучать слова Тараса и самого Гоголя о русско­сти. И тем пристальнее вслушивались в них те, кто пони­мал всю важность национальной проблемы для единства страны и самого её существования.

И в преддверии всероссийского хаоса, в грозном пред­чувствии его разрушительных и разъединяющих вихрей, всё яснее начинало видеться то мучительное расщепление русской жизни, что и подготовило этот разрушительный хаос. И призыв к единению, к сожалению, бессильный тог­да противостоять разбуженной стихии, облекался, в том числе, и в гоголевские образы из «Тараса Бульбы», которые уже подсознательно ощущались как что-то идущее изну­три, из глубинных тайников русской души. «Мы — русские, а Русь — на гребне волны мировых событий, — писал поэт Андрей Белый (Б. Н. Бугаев) другому поэту, А. А. Блоку. — А там, в великом деле собирания Руси, многие встретятся: инок, солдат, чиновник, революционер, скажут, сняв шап­ки: “За Русь, за Сичь, за козачество, за всех христиан, какие ни есть на свете” ... И от поля Куликова по всем полям рус­ским прокатится: “За Русь, за Сичь, за козачество, за всех христиан, какие ни есть на свете”. Аминь» [304].

Но здесь уже открываются выходы на вопросы дру­гие, более широкие — о русском сознании, историософии Руси-России и, конечно же, Малороссии, об исторических судьбах нашего народа. И том самом

выборе,который те­перь, в начале XXI века, вновь встал перед нами, причём как нельзя более остро. А также о том, какую роль в пости­жении ответов на эти вопросы играют «Тарас Бульба» и его автор, Николай Васильевич Гоголь.

* * *

Говоря о русском восприятии «Тараса Бульбы», нельзя не привести и ещё один пример. Случай, казалось бы, очень далёкий от гоголевских времён, произошедший спустя сто с небольшим лет после выхода в свет второй редакции его повести-поэмы. В конце января 1945 года, в ходе Висло-Одерской наступательной операции, знаменитый 16-й гвардейский истребительный авиационный полк (в кото­ром «состоялись» такие выдающиеся воздушные бойцы, как Александр Покрышкин и Григорий Речкалов [305]) пере­базировался на территорию Германии, в городок Альтдорф. Лётный состав разместили в старом немецком замке непо­далеку от аэродрома.

И вот в один из нелётных дней лётчики собрались в би­блиотеке замка. «Было здесь много разных изданий на раз­личных языках. Увидели мы и наши книги, — вспоминал позднее ветеран полка, лётчик-ас К. В. Сухов, — и, бережно беря их в руки, с тревожным волнением думали о путях, приведших этих пленниц сюда, в мрачный, чужой замок, о судьбах людей, которым они принадлежали, об авторах, составляющих нашу национальную гордость» [306]. И среди этих русских книг их внимание привлекла одна — повесть «Тарас Бульба».

«...Нет уз святее товарищества!»