Мы летели к студии, включив сирену, и нас все пропускали. Бхатнагар гнала как сумасшедшая, пролетала перекрестки на красный, задевала рикш, но потом опомнилась и сбавила скорость. Она скрипела зубами от напряжения, не отрывала глаз от дороги, тяжело дышала, и большие пальцы ее отбивали на рулевом колесе бешеный ритм.
Я сидел, понурясь, и молился, чтобы Руди и Прии не угрожала опасность.
Пока что мне удавалось уцелеть. Бог знает, сколько еще я продержусь.
Двадцать
Не знаю, каким чудом, но до телестудии мы все-таки доехали.
На воротах стояли те же охранники, что и несколько дней назад, когда они с таким позором провалили порученное им дело – проглядели агента Пакистана, и на их лицах до сих пор лежала печать стыда. Охранники засыпали Бхатнагар вопросами.
– Давайте сразу к делу, – ответила она. – Я старший следователь Центрального бюро расследований.
– Мэм, мы обязаны обыскать машину, – оскорбленно сказал охранник в тюрбане. – Видите ли, мэм, у нас были неприятности…
– А мне какое дело? – как истая американка, отрезала Бхатнагар и замолчала. Она была в темных очках. Охранники тут же растеряли всю храбрость, запаниковали и пропустили нас.
Обрубок моего пальца нарывал от восторга.
– Чертовы охранники, – сказала Бхатнагар. – Суют свой нос в чужие дела, как и все в этой стране. Мои боссы. Мои родители. Все подряд.
– Как же вы правы, мэм, – согласился я.
Мы снова припарковались за студией, возле «Лексуса» Бхатнагар. Она пошла вперед, проверила, нет ли кого в коридоре. Пусто. Я вытолкнул Обероя из машины.
– Вот мы и дома, – сказал я.
Не повезло ли нам, что вокруг ни души?
В студии сидела за компьютером Прия – прикидывала, как нам провернуть план и остаться в живых.
Она всегда была самой умной из нас, всегда делала все необходимое.
Я вытащил кляп изо рта Обероя.
– Ну надо же, все предатели собрались в одном месте, – процедил он. – Я до каждого доберусь. А до тебя особенно, – крикнул он в спину Прии. – Я дал тебе шанс. Без меня ты так и осталась бы никем.
Я схватил его за рубашку.
– Ты ее трахал, да? – он улыбнулся, показав идеальные зубы. – Я трахнул ее в первую же неделю. Имей в виду, она такая липучка, потом не отвяжешься.
– Ах ты козел, – выдохнул я и, не раздумывая, врезал ему искалеченной рукой. Я ругался от боли. Но не сдавался. Никто меня не остановил, даже Прия. Может, раньше она и стала бы возражать против насилия, но это было до того, как она, на свою беду, познакомилась со мной.
Я разобрался с Обероем. Я был счастлив. Я гордился собой.
Когда я наконец его отпустил, он рыдал. Всхлипывая, уполз и спрятался под столом. Умолял не убивать его. Неужели он правда решил, что я его убью? Он что же, думает, я такой же, как он?
А какую историю он сочинил!
Старую индийскую сказку. Дескать, я сделал это все ради детей.
– В этой продажной стране у них нет будущего. Я должен заработать денег, чтобы увезти их отсюда. Мне платили гроши. Ты, Руди, получал сотни миллионов, а я ничего. – Он то и дело плевался кровью. Гримершам придется потрудиться, чтобы подготовить его к эфиру. – Все мои одноклассники уже крорпати, а я? У меня и двух пайс нет.
– Твой Инстаграм свидетельствует об обратном, – заметил Руди.
– Это все ложь, это все ложь! Чужие дома, чужие машины, все ложь! Наши спонсоры хотели меня уволить. Каждый день твердили: Шашанк, сокращай накладные расходы, Шашанк, сокращай призовой фонд. Как я сопротивлялся, как я сопротивлялся! Я отдавал деньги бедным, такая у меня работа. Да я не продюсер, а меценат! – он говорил что-то еще, но я уже не слушал.
С такими, как Оберой, чем дольше общаешься, тем больше замечаешь, какие они ничтожества. Вот вроде богатство, вкус, власть, волосы, зубы. Но постепенно понимаешь, что за этим фасадом – пустота, и в один прекрасный день удивляешься: как я вообще умудрился хоть что-то в нем разглядеть, не дурак ли я?
Все утро он просидел под столом. Подбородок в крови, взгляд отрешенный; он уже ни для кого не представлял опасности.
Мы перешли в другую часть студии – до того невыносимо было находиться в одном помещении с этим нытиком.
Я подошел к Руди. Он репетировал текст. Распечатал и учил наизусть, отрабатывал жестикуляцию, паузы, выражения лица.
– Ну что, скоро эфир века? – спросил я.
Он откашлялся.
– Точно, друг мой. Может, посмотришь, что я тут написал, исправишь ошибки, – он протянул мне текст.
– Не нужно, – ответил я. – Уверен: ты отлично справишься, Руди.
Хлопнул его по плечу и ушел.
Прия весь день работала за компьютером в кабинете Обероя. Распечатала разоблачительные скриншоты. Обнаружила в столе несколько одноразовых мобильных телефонов, с которых он звонил подельникам.
– Он даже не попытался ничего скрыть, – сказала она. – Думал, что подставит вас, и никто ничего не узнает.
– Если бы не мои обаяние и сообразительность… – И я поцеловал ее.