Украсть богача

Когда меня выводили из зала, кто-то из присутствующих заплакал. Какая-то старуха. И все оглядывалась – не обратил ли кто внимания. Наконец к ней подошел репортер, и она рухнула ему на грудь. Уж не знаю, какой дальней родственницей подсудимого она притворялась.

Меня посадили в тюрьму. Только меня, больше никого. Ха-ха-ха!

Где-то на небесах Клэр ела булочки и посмеивалась: «Расплата за грехи, jeune homme[212], расплата за грехи».

Народная партия мне отомстила. Страна мне отомстила. Система мне отомстила. Слишком уж многих я выставил дураками, вот они и отомстили.

Руди не тронули. Он же не сделал ничего плохого.

А то, что он победил на Всеиндийских, так я тут ни при чем. Разве способен уличный мальчишка занять первое место на благородных Всеиндийских экзаменах, величайших в мире? Несомненно, Рудракша Саксену обвел вокруг пальца какой-то мерзавец-посредник из низшей касты, который посулил ему золотые горы. Где уж невинному парнишке из касты брахманов раскусить такого подлеца!

Единственный его грех в том, что он оказался слишком доверчив.

А значит, может снова рекламировать микроволновки, дал и липосакцию.

Вся моя жизнь уместится в абзац на его страничке в Википедии.

В тюрьме мне пришлось несладко, я вас уверяю. Руди выложил кучу денег, чтобы уголовники оставили меня в покое. Сам-то я никто, но я же менеджер Рудракша Саксены. Ну как такого не пощупать – мол, деньги гони.

К счастью, я не потратил ни гроша из собственных средств. На меня подавали иск за иском. Родители всех детей, которые за последние десять лет завалили Всеиндийские, пытались поживиться за мой счет. Руди добился, чтобы все эти дела закрыли. Это обошлось ему в круглую сумму, но он зарабатывал столько, что не расстроился.

Несколько раз меня навещала Прия.

В первые ее визиты мы почти не разговаривали.

В последний раз она сказала мне, что будет ждать, но кого она обманывала? Она любила родителей. Они никогда не отдадут ее за такого, как я. Она современная и независимая, но они – ее родная кровь, они для нее важнее, чем я, и они никогда не примут преступника в семью.

Я просил ее больше не приезжать, объяснял, что в стрессовой ситуации влюбиться легко, но это не настоящее чувство, просто нам в трудную минуту захотелось зацепиться хоть за кого-нибудь.

Может, так оно и было. Прия плакала.

В последний раз я посмотрел ей в глаза – она сидела напротив меня за столом – и увидел то, ужаснее чего быть не может. Я увидел бесконечную любовь. Она никогда меня не бросит. Она погубит себя, свое доброе имя, семью, будущее, но не уйдет.

И тогда я ее обманул.

– Бхатнагар предупредила, что теперь ее боссы возьмутся за моих сообщников. Они не остановятся, Прия. Думаешь, все кончено? Если мы не расстанемся, они примутся за тебя, потом за твоих родителей и за всех твоих знакомых.

Она покачала головой.

– Врешь.

– Помнишь, я обещал, что не стану тебя обманывать? В тот день, когда признался в любви. Один раз обману – и все кончено.

– Помню, – ответила она.

– Ты не имеешь права жертвовать собой ради меня, Прия. Образумься. Пойми, так будет лучше.

Я подошел и обнял ее в последний раз. Потом суну денег охране. Моя щека намокла от ее слез.

Она обещала вернуться, сказала, что будет бороться, но улыбка ее погасла, взгляд затуманился. Она присылала мне письма, я не отвечал. И обрадовался, когда она перестала писать.

Я безумно по ней тосковал. Иногда меня так и подмывало написать ей, признаться в любви, предложить – давай убежим, и черт с ними, с твоими родителями, черт с ней, с традицией. Захотят увидеть внуков – передумают.

Но я уже обманул ее. Я сочинил идеальную ложь. И уничтожил наше будущее.

Умница, правда?

В тюрьме мне не раз грозила опасность. Как обычно – в неожиданно опустевшей душевой, или на кухне, где на плите булькает чан с водой, во дворе на прогулке, где в толпе заключенных легко получить ножом в бок. Я был знаменитостью. Я был шпионом. Я был звездой.

Руди выложил круглую сумму, так что в камере нас было только двое, а не пятнадцать человек, как обычно. Потом ему снова пришлось платить: на меня напали. Я, видите ли, балованный, точно с Запада. Подумать только, двое в камере! Это же против Вед.

Обычно люди утверждают, будто бы в тюрьме много читали, и книги по древней философии и истории религий изменили их жизнь. Я же в основном старался не нарваться на нож. Раз в день принимал душ. Питался маслянистыми чапати и жидким далом.

Как-то раз ко мне пришел посетитель.

– К вам какой-то человек из «Честного чая», – сказал охранник.

Оказалось, это мой гребаный папаша.

Выглядел лет на десять моложе, чем в нашу последнюю встречу. С ним пришел какой-то мужичок с камерой в обнимку.

– Рамеш, – сказал отец.

Пальцы его по-прежнему крючились клешней, но в целом он округлился и лучился самодовольством.

– «Честный чай»? – спросил я. Семь лет не виделись, и это первое, что я сказал отцу.

Он подленько ухмыльнулся и опустился на койку возле меня.