Украсть богача

Мы почти закончили. Он как раз собирался с силами для финального рывка, я кричал в монитор: «Почти готово, босс, почти готово, прекрасно».

К несчастью, через шесть минут трансляцию прервали.

– Дамы и господа Индии, я, Рудракш Саксена, Мозг Бхарата, умоляю вас поверить мне. Я всегда говорил вам правду. Я старался делать, что мог, в меру своих ограниченных спосо…

И экран потемнел.

Нас отключили.

– Сделайте что-нибудь! – раздалось у меня в ухе: это Бхатнагар кричала на техников. Прия лихорадочно искала информацию в компьютерах, на серверах, в программах, листала техническую документацию – пыталась возобновить вещание.

– Нам бы еще минутку, – вздохнул Руди. – И все. Я их убедил. Я их убедил.

Мы оказались бессильны.

Все было кончено.

Руди опустился на пол. Его запал иссяк. Прия закрыла ноутбук, взяла меня за руки.

– Понятия не имею, что дальше, – призналась она.

И тут мы услышали мегафоны.

Я рванул к выходу из студии.

Пистолеты. Щиты. Дубинки. Сигареты. За мешками с песком, уложенными в пятидесяти футах от двери студии, стояла полиция Дели.

Вот черт.

Нас окружили. Вертолеты в небе над студией взбивали лопастями вечерний смог.

Как они успели сюда добраться? Ведь трансляция едва закончилась?

Я бросился обратно в студию, к Руди, который трясся, как яйца в трусах. Я обвел взглядом коллег.

И увидел его. Один оператор жуликовато отвернулся. А на жуликов у меня чутье. Я заметил, что его карман подозрительно оттопыривается. Я догадался, что случилось. Подошел к нему, протянул руку. Этот лунд, не скрываясь, протянул мне телефон.

– Извини, брат, – сказал он.

Я поспешил сунуть телефон в карман джинсов, но не успел.

– Ах ты черт, – сказал у меня за спиной Руди. – Я не забрал у него телефон. Господи, это я виноват.

Он изумленно огляделся. Закрыл лицо руками, пряча слезы.

– Я впервые захватил заложников, – продолжал он, – я замотался, устал, я вообще не соображаю, что делаю. – Он закричал: – Я ни хрена уже не соображаю!

И расплакался.

Я снова вспомнил, что он еще подросток, подошел и обнял его – крепко, как в метро.

– О’кей, босс, о’кей, босс, – произнес я, добавил, что горжусь им, что с таким делом не каждый восемнадцатилетний справится, а он вот смог, он замечательно выступил перед камерой.

Снаружи полиция в мегафон выкрикивала оскорбления и счет в крикете.

– Сдавайтесь, ваш безумный заговор раскрыт, – проревел чей-то голос. – Вам никогда не победить.

Что мне делать? Что мне делать? Я огляделся в поисках ответа. И заметил Обероя.

– Да пошло оно все к черту, – сказал я и потащил его к двери так проворно, что никто опомниться не успел. Оберой послушно шагал.

Меня догнала Прия.

– Я с тобой, – заявила она.

За дверями студии, за мешками с песком стояли десятки полицейских.

Я подобрался к выходу, прикрываясь Обероем, и открыл дверь.

– Дайте нам пройти, – крикнул я. – Не подходите. У нас заложник! У меня пистолет.

Я выхватил из кармана зажигалку и помахал ею. Прия присела на корточки чуть поодаль: силы оставили ее. Я же был полон энергии и воодушевления – а может, просто притворялся, изображал полицейского из какого-то фильма – три дня до отставки, плевать я на все хотел, что-то типа того.

– Не подходите! – повторил я. – Или мы убьем Шашанка Обероя!

– Это еще кто? – крикнул чей-то бестелесный голос.

Вы бы видели выражение лица Обероя. Я хотел было сфотографировать, но оно и так врезалось мне в память. У него задрожали губы, словно он вот-вот расплачется. Прелесть что такое.

– Мы пристрелим его, так что лучше пропустите нас немедленно! Иначе смерть Шашанка Обероя будет на вашей совести!

– Сэр, мы не знаем, кто это! Вы враги нашего народа! Сдавайтесь! Выходите с поднятыми руками!

Мы не сдались.

– У нас пистолеты! – повторил я, чтобы до них наконец дошло. Внутрь никто не рвался. Кто знает, какое еще оружие есть у этих пакистанцев?

Французы называют это impasse[210].

Мы отпустили бывших коллег. Пресса нам этого не простит. Руди стоял в вестибюле и прощался с каждым.

– Молодчина, – говорил он одному. – Отличная работа, – это уже другому. – Вы прекрасный заложник. Передавайте привет жене.

На прощанье зови-меня-Сид послал Руди на хер, а следом за ним и зови-меня-Ник. Исключительно любезные ребята.

В конце концов в здании студии остались только Прия, Руди, Бхатнагар и мы с Обероем, который смахивал на сбитое животное, что валяется на обочине с выпущенными кишками. Непонятно, кто это вообще – собака, кошка, теленок, – видно лишь, что лапы у него скрючены, глаза остекленели, а в брюхе, как сумасшедшие, трахаются мухи и откладывают личинки.

* * *

Всю ночь мы просидели в приемной в окружении горшков с растениями и пластиковых ковров, из которых устроили импровизированные баррикады. Наконец настало утро.

Полиция явно не собиралась заходить в здание. Мы смотрели по телевизору интервью с командирами. При виде каждого Бхатнагар закатывала глаза и говорила: «взяточник» или «лентяй», но чаще всего – «жирдяй».